Продавщицы, уже месяц вкалывавшие на точках без выходных, тихо роптали, но, боясь потерять работу, на открытый конфликт не шли.

– Жень, помирился бы ты с Валькой, – не выдержала однажды одна, деликатно отворачиваясь в сторону от похмельного хозяина, выдыхавшего, словно Змей Горыныч, остатки вчерашней дискуссии. – Повинись, и все дела!

– Повиниться? – Женя выронил коробку с трусами прямо на прилавок, едва не разбив витрину. – Ты давай языком не мели, а работай.

После чего он стал злобно перевешивать товар, бормоча избитые сентенции про то, что все бабы дуры, курица не птица, и прочие банальности. Но душа требовала ясности, и Женя начал вытягивать из сотрудницы подробности, а вытянув, тихо осел на пол у прилавка и задумчиво уставился на мятые брюки. В народной обработке версия его истории выглядела абсолютно незамысловато: Валентина отбила у Галины мужа, а Наташка через много лет отомстила за подругу. Как выяснилось, насмотревшиеся мексиканских «мыльных» сериалов тетки давно и пристально наблюдали за его личной жизнью, что оказалось для нелюдимого Евгения неприятным открытием. Более того, общественность, горячо поддерживавшая Наташку, осуществившую справедливое возмездие, так же горячо переживала за Валентину, оставшуюся ни с чем.

Федор провожал молодость, внезапно перешедшую в старость. Проводы были бурными и горькими, как женские рыдания по тому же поводу. Но если у женщин все горести вытекали со слезами, то у мужчин, как у противоположного пола, и процесс несколько иной: они горести не выплакивают, а заливают горячительными напитками, в которых проблемы скоропостижно захлебываются, создавая временное ощущение свободы от жизненных тягот. Причиной послужила неожиданная неудача с новой знакомой, оказавшейся резкой на язык, в связи с чем обозванный обидными для всякого мужчины словами Федор впал в депрессию. На исходе пол-литровой бутылки водки, содержимое которой наливалось в хрустальный наперсток и печально смаковалось в полном одиночестве, он пришел к выводу, что пора перестать нырять по волнам судьбы увертливым катерком и прибиться к надежной гавани. Но гавань надо уметь выбрать.

Звонок в дверь нарушил плавное течение мысли и ностальгические воспоминания о Наташке. Та больше других ассоциировалась с уютной бухтой, где можно пришвартоваться навечно. Недовольный Федор распахнул дверь и мрачно уставился на топтавшегося на пороге тощего сутулого субъекта со смутно знакомой физиономией.

Женя вызывающе выпятил грудь и требовательно пискнул:

– Где Валя?

– Кто такая?

– Моя жена!

– Нету тут никого!

Женя не поверил и попытался протиснуться в дверь. Останавливаться на полпути он не собирался.

– Мне девицы с рынка сказали, что она здесь!

– Девицы? – Федя профессионально оживился и подобрал живот.

Пробежавшись по квартире и убедившись, что там нет ни Валентины, ни ее вещей, Женя расстроенно промямлил:

– А где же мне ее искать? Она что, даже не звонила, не говорила, куда ушла?

– Звонила, – обстоятельно подумав, кивнул Федор. – Но адрес не сообщила. Только обзывалась.

– У тебя АОН? – с замиранием сердца спросил Женя.

– Нет. А тебе зачем?

– Ну, по номеру адрес бы пробить.

– А-а-а, нет, не АОН, – произнес Федя, посмотрев на умного Женю с некоторым уважением. – Она мне на трубу звонила. Номер остался, надо?

– Надо! – крикнул Женя.

Через час он уже забирал хорохорившуюся и гордо поблескивающую глазами Валентину, уставшую ждать, пока ее позовут обратно, а потому не особо сопротивлявшуюся. Растерянный Андрей лишь бормотал:

– А как же мы? Я же работаю…

– Если о ребенке беспокоишься, то приплачивай соседке, она его и накормит, и проследит за ним, – одарила она напоследок умным советом своего замотанного жизнью работодателя.

– Галка, я сама не поняла, как так получилось. Я, конечно, не права. Абсолютно. Это временное помутнение на почве физиологии. – Скачкова виновато оправдывалась, пряча одуревший от счастья взгляд. – Но Федька умеет голову задурить: наобещал с три короба. Как эти, банда гипнотизеров, которые кассирам головы морочили и деньги тырили. Так и я.

Наташка томительно ждала поддержки от подруги. Все ее разглагольствования о независимости превратились в пыль под натиском Федора, словно яичная скорлупа, имевшая неосторожность валяться на слоновьей тропе. И теперь Скачковой требовалось опровержение не оправдавших себя теорий и подтверждение ее правоты в исполнении Галочки. Наталья страстно желала быть счастливой, сохранив независимость.

Ничего опровергать Галя не стала, молча обняв тараторившую, как взбесившаяся сорока, подругу и ощутив острую тоску по своему несостоявшемуся счастью. Жизнь кипела, точно горная река, увлекая окружающих в водовороты, разбрасывая и сталкивая, разбрызгивая редкие радости и туманом зависая у водопадов, разбивавших о камни надежду. И лишь одна Галя стояла посреди этой реки, будто валун, мимо которого проносилось время, не принося ничего нового.

– Ничего, Галка, все еще у тебя будет, – уверенно заявила Наталья. – Не кисни!

– Конечно, – равнодушно поддакнула Галя. Ей не хотелось, чтобы Наталья стыдилась своей радости, словно приглашенный на поминки гость, у которого день рождения.

– Надо верить, – строго напутствовала ее Скачкова, убегая к своему остепенившемуся Федьке.

Галя покорно кивала, вместо веры ощущая пустоту, наполненную слезами и отчаянием.

Когда Галочка, переждав каникулы, впервые пришла в квартиру Боровых, у нее создалось ощущение, что именно таким неприбранным и затрапезным должно быть жилище холостяка. Женского присутствия не угадывалось, хотя по журналу за Юрой Боровым помимо папы числилась и мама. Спрашивать ребенка она постеснялась, решив уточнить подробности о семейных обстоятельствах своего ученика у его отца.

Юра был активен и откровенно чему-то радовался. Интуиция подсказывала Галине, что радуется он не предстоящему занятию.

– Чего развеселился? – Она хотела спросить строго, чтобы настроить Юру на урок, но из-за пыли, покрывавшей письменный стол, чихнула, и получилось настолько несерьезно, что оба расхохотались.

– У нас тетка жила, я боялся, что она насовсем останется, а она ушла на прошлой неделе! – сквозь смех сообщил Юра, вогнав в краску Галочку, ненароком посвященную в перипетии личной жизни его отца.

Юра сообразил, что сболтнул лишнего, и замолчал.

– Знаешь что, – неожиданно для себя разошлась Галина, на которую опять «накатило», и вспомнились Наташкины слова про ранний климакс, – а давай я тут у вас приберусь, а ты пока попробуешь сам сделать математику!

Сразу придавила трусливая мысль, что ни мама, ни Наталья ее действия ни при каких обстоятельствах не одобрили бы. Но отступать было поздно, и она двинулась в кухню.