Он был прав, предвидя трудности. Микрофоны и наушники барахлили, юристы и свидетели (включая главного американского обвинителя Роберта Джексона) говорили слишком быстро, переводчица неоднократно разражалась рыданиями, слушая показания Рудольфа Гёсса, хладнокровного коменданта Освенцима. Но, несмотря на все препятствия, система сработала. Герман Геринг якобы сказал Стефану Хорну, одному из судебных переводчиков: «Ваша система очень эффективна, хоть она и сократит мне жизнь!»{147}

Система устного перевода, дебютировавшая на Нюрнбергском процессе, знаменовала наступление новой эры в международных связях. Достигнутые переводчиками успехи не только привели к созданию нового навыка и новой профессии, но и оказали немедленное и серьезное влияние на международные дела. Прежде всего каждая новая международная организация захотела немедленно получить систему синхронного перевода, полагая, что ее можно просто купить в магазине. В феврале 1946 года, когда нюрнбергская система устного перевода едва прошла обкатку, первая ассамблея новорожденной Организации Объединенных Наций в качестве своей второй резолюции постановила, что «речь, произнесенная на одном из шести языков Совета Безопасности, должна быть переведена на пять других языков»{148}. Вслед за тем все связанные с ООН организации — от Международной организации труда и Продовольственной и сельскохозяйственной организации до ЮНЕСКО и Всемирного банка — приобрели оборудование и стали набирать персонал для создания волшебной иллюзии, что каждый делегат всегда сможет понять речь другого делегата прямо в момент ее произнесения.

В итоге у сторонних людей сложилось полное впечатление, что языковое разнообразие больше не препятствует совместным международным действиям и мировой гармонии. У тех же, кто находился внутри системы, — дипломатов и переговорщиков из всех созданных в рамках ООН организаций — этой иллюзии не было. Как сказал один исследователь международного права, тексты и речи, получаемые с большой скоростью в многоязычной форме, могут быть грамматически верны, но они никогда не будут полностью согласованы. Возникающие в результате небольшие отклонения, которые делегаты могут обсуждать часами, «укрепляют всеобщее понимание важности перевода»{149}. Но начальные годы синхронного перевода были годами больших надежд на грядущий новый мировой порядок, при котором на смену десятилетиями управлявшими миром войнам придут переговоры. При этих обстоятельствах люди легко забывали, насколько хрупкое и таинственное действо творила группка языковых чародеев в стеклянных кабинах в дальнем конце зала заседаний.

Вряд ли нужно объяснять, почему синхронность перевода — лишь иллюзия. Нельзя перевести то, чего не услышал: перевод всегда произносится после самого выступления. Впечатление синхронности создается с помощью набора внушительных языковых трюков. Во-первых, многие доклады читаются по заранее подготовленному тексту. Иногда дипломаты предоставляют свои речи переводчикам заранее, чаще всего прямо перед выступлением, но даже несколько запасных минут позволяют снять значительную часть стресса. Во-вторых, на международных совещаниях преобладают речи весьма предсказуемые. Набравшись опыта и получив представление о том, что обычно происходит и какой язык при этом используется, можно, слегка обогнав докладчика на стандартных формулировках, сберечь дополнительное время для обдумывания его важных сообщений. Для неформальных отступлений можно использовать сокращения и пересказ от третьего лица. Вместо изложения запутанного русского анекдота можно просто сказать: «Советский делегат пошутил». И тем не менее мастерство конференц-переводчика (этот термин пришел на смену устному переводчику и синхронисту) требует высочайшей сосредоточенности и быстроты реакции. Очень немногие способны на выполнение этой работы, и еще меньшее число людей хочет заниматься этим изо дня в день.

Определить, можно ли научить того или иного человека конференц-переводу, и сейчас так же трудно, как шестьдесят лет назад. Из профессии уходит от половины до трех четвертей поступивших на курсы устного перевода{150}. Когда после Второй мировой войны все только начиналось, в мире были тысячи людей с глубокими познаниями в нескольких из шести официальных международных языков (испанском, английском, французском, китайском, русском и арабском). К их появлению привела катастрофическая история XX века — это были дети русских эмигрантов, бежавших от революции, выросшие в Шанхае и получившие образование во французском лицее, где они выучили английский, или юные беженцы из оккупированных немцами французских регионов, прожившие месяцы, а то и годы на Кубе или в Мексике в ожидании американской визы, прежде чем пойти в нью-йоркский колледж — и так далее. Первое поколение представителей этой элитарной профессии состояло в основном из молодежи такого происхождения; они оставались на посту по тридцать и более лет. Эти отцы и матери — основатели сообщества конференц-переводчиков ныне ушли на пенсию, и оказалось, что их очень сложно заменить. Нехватка персонала особенно остро чувствуется для двух высоко востребованных в современном мире языков — арабского и китайского. Даже в кабины переводчиков с русского и французского на английский стало труднее находить специалистов.

Перевод на конференциях ООН и ее агентств, а также на большинстве других международных встреч, где находят средства на оплату перевода, ныне организован не совсем так, как это было на Нюрнбергском процессе. Тогда были установлены следующие правила: все переводчики переводят только на свой родной язык (теперь он называется язык А, активный), и все переводы делаются с оригинала. При том что в ООН сейчас используется шесть языков, для этого понадобилось бы шесть команд по пять переводчиков в каждой или тридцать переводчиков на каждое заседание. Эта работа считается такой же напряженной, как работа авиадиспетчера; смена укоротилась с восьмидесяти пяти минут (как было в Нюрнберге) до тридцати минут (а в китайской и арабской кабинах до двадцати) на протяжении трех- или шестичасового рабочего дня — поэтому для обслуживания одного заседания при сохранении исходных правил понадобилось бы не тридцать, а шестьдесят человек. Но команду из шестидесяти человек столь высокой квалификации и со столь разнообразными навыками просто невозможно собрать одновременно в одном месте — пусть даже в Нью-Йорке. Ниже приводится схема, которая позволяет поддерживать иллюзию перевода на все языки со всех силами всего лишь четырнадцати человек: