не заставит его повторить попытку, и на годы вперед утратил уверенность.

Глупый мальчишка!

Так прощай же, бесплодная ночь в деревушке Потоки, боком приткнувшейся к ограждению тридцатикилометровой зоны, и ты, украинская красавица, не смогшая вдохнуть отвагу и желание в упившегося лейтенантика. Всему свое время и место, назначенный в жизни черед и срок.

Ева улыбнулась и открыла глаза:

— Доброе утро. Ты давно не спишь? Почему?

— Мне кажется, что все пропадет, если я засну. Что все покажется сном, — сказал Костя.

— Если это был сон, — приподнялась Ева на локте, — я хочу видеть такие каждую ночь.

— Я тоже, — честно признался Костя.

— Поцелуй меня.

— Уже рассвело. Вдруг кто-нибудь заглянет? Вдруг я не ограничусь поцелуем?

— Трусишка и хвастун. А я думала — ты храбрый.

— Наверное, нет. Обычный. Как все.

— Нет, ты же летчик, а летчики смелые. У всех ваших на груди столько орденских ленточек. У тебя есть орден, Костя? Или медаль?

Костя почувствовал тяжесть упругого и ловкого тела. Какой орден, какая, к черту, медаль! Лучшей наградой была ему эта ночь.

Ева решила покинуть госпиталь Кающейся Магдалины вместе с Першилиным. Впрочем, она в первый еще день просилась домой, но главврач не отпустил, сославшись на опасность нервного кризиса. Второй день заняли рентгеноскопия и анализы, третий — общее обследование. Костя подозревал какой-то заговор, прямую связь между этими отсрочками и портретом Евы в траурной рамке, выставленным у контрольно-пропускного пункта полка.

Кому-то было выгодно, чтобы Ева подольше оставалась под присмотром монахинь, игравших здесь, насколько понял Першилин, роль младшего командного состава, вроде сержантов.

Сестра-кастелянша тоже носила серую рясу. Без разрешения она не выдаст одежду, а в больничном халате Еву тормознут на проходной. Всё словно на гауптвахте, где двери офицерской камеры не запираются на ключ, но за порог не шагнешь: остановят.

— Ну, придумал, как нам обмануть монахинь? — Умывшись, Ева дышала свежестью.

— Не болит? — кивнул Костя на ее бедро.

— Заживает как на собаке, — беспечно сказала Ева. — Я утащила упаковку пластыря. Дома заклею. Я приглашаю тебя домой, Костя. Там возьмем машину и поедем к тебе. Если дураки еще стоят у ворот с моей фотографией…

— Они не дураки. Их просто обманули.

— Когда Господь хочет наказать человека, он лишает его разума. Если я проваляюсь здесь еще немного, то буду говорить словно с кафедры. Давай быстрее свой план, Костя.

— Раздевайся…

— По-моему, чтобы предложить такое, тебе не надо было долго думать, — сказала Ева, и опять на ее лице была улыбка. — Это твой план?

План был простой, как гвоздь. В своих ночных странствиях Костя не потерял сумку со своей военной формой, и теперь облачился в нее. Несколько дней назад в госпитале Кающейся Магдалины уже видели русского офицера, а если кто и удивится, тем лучше. Тем меньше внимания обратят на его спутника в спортивном костюме, который одолжил Першилину начальник гарнизонной гауптвахты. Спасибо тебе, старший лейтенант!

Ева сбросила халат, через голову потянула просторную ночную рубашку.

У нее был впалый живот спортсменки, под мышками золотился пушок. Глядя на обнаженную девушку, Костя испытал острое чувство близкой потери.

Был луч зари, как луч печали…

А святая Мария-Магдалина взяла их, видимо, под свое покровительство. Никто не остановил, ни о чем не спросил Першилина и Еву, когда они шли длинным коридором, спускались по каменным ступеням: госпитальный дворик был в утреннем тумане, а привратница еще не проснулась окончательно. Костя сам отодвинул тяжелый засов, пропустил вперед Еву и сказал:

— Так вы все проспите, святая сестра. До свидания, всего вам доброго.

Монахиня близоруко прищурилась и кивнула:

— И вам, и вам. Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем.

Отойдя немного, Ева обернулась. Утреннее освещение вдохнуло жизнь в полукруглый витраж над воротами: Магдалина в расцвете женственности вытирает ноги Спасителя своими распущенными волосами. Никогда Еву не тянуло в церковь, но сейчас она бы зашла туда. Тревожно было на сердце, тревожно. Ведь она сразу заметила двух подростков с мопедом и скейтбордом, которых увидела впервые в тот злосчастный понедельник около студии фотомоделей, этого чертова «Парадиза».

Случайность? Больше Ева не верила в случайные совпадения. Треск моторчика. Куда они помчались сломя голову?

Блаженны непорочные в пути…

23. Нелетная погода

Военно-воздушный атташе при посольстве Советского Союза подполковник Сергей Викентьев и помощник военного атташе при посольстве Соединенных Штатов Америки майор Ричард Максвелл стояли рядом на помосте, затянутом маскировочной сетью. Новенькая крупноячеистая камуфляжная сеть была лишь данью военному антуражу, вовсе не призванная что-либо скрывать и маскировать. Так и все громоздкое сооружение на возвышенности в трехстах метрах от реки было отнюдь не командным пунктом, а его бутафорским подобием. Зато, когда бы не туман и облачность, отсюда открывался отличный вид на переправу.

Майор Максвелл опустил бинокль:

— В такую погоду хорошо сидеть в сельском кабачке. Чистые скатерки, ниоткуда не дует, хозяюшка в кружевном фартучке подает пиво и жареные сосиски. Да?

Викентьев кивнул:

— Неплохо. Царскосельские гусары утверждали, что пить надо прямо с утра, чтобы ни на что больше не отвлекаться. К сожалению, мы живем в другое время.

— К сожалению? — Максвелл живо глянул из-под козырька своего пятнистого кепи. — Ты бы хотел служить царским гусаром? Почему?

— Чтобы вызвать на дуэль одного типа, — изобразил Викентьев на лице улыбку. На секунду Сергей представил, как сладко было бы швырнуть перчатку в самодовольную физиономию Баева, затеявшего мышиную возню вокруг боевого летчика капитана Першилина. Добро, в Группе не дали летчика в обиду! Викентьев сразу предупредил генерал-полковника Фокина, а потом еще и генерал-лейтенант Кулемин подключился.

— Надеюсь, ты имеешь в виду не меня? — не отставал Ричард Максвелл. — Мы теперь живем в одном общеевропейском доме.

— Не тебя. Дик. Хотя я не очень понимаю, как Америка собирается попасть в этот самый дом. Океан — не лужа, просто так не перешагнешь.

— В твоих рассуждениях одна ошибка, Серж. Америка не собирается попадать в общеевропейский дом. Америка в лице своих солдат просто не собирается покидать этот театр двадцатого века. То, что утонул «Титаник», а не «Аврора». Не обижайся, Серж. Просто анекдот.

— Я думаю, рано подводить итоги, — сказал подполковник Викентьев.

Мимо вышки к реке на большой скорости промчались две самоходные зенитные установки.

— А «Шилки» зачем? — спросил майор Ричард Максвелл. — Ведь погода нелетная, насколько понимаю я, сухопутная крыса.

— Для прикрытия переправы от авиации «синих», — невозмутимо ответил подполковник Викентьев, хотя знал, что истребители-бомбардировщики не покинут аэродромов и вертолеты не нанесут задуманный удар реактивными снарядами. Этот пункт из плана учения вычеркнут зеленым фломастером самого командующего. Его вертолет-«салон», еще со вчерашнего дня