— Стой! Дура! Собьют!

Не знаю, с чего он решил, что мне больше нравится смерть от удушья, чем смерть под колесами. Но я отчетливо помнила силу огромных рук, стиснувших мое горло, поэтому неслась вперед, не разбирая дороги.

— Ира-а!

Я перебежала через дорогу, остановилась и оглянулась, тяжело дыша.

Верховский в отчаянии вертел головой, высматривая просвет в автомобильных рядах. На мое счастье, поток машин в это время был настолько плотным, что давал мне солидную фору перед преследователем.

Заметив, что я остановилась, Верховский снова отчаянно махнул рукой и закричал:

— Стой! Поговорить нужно!

— Пошел ты, — ответила я сквозь зубы.

Развернулась к нему спиной и неторопливо затрусила к знакомому дому.

А вдруг Славы нет? Что мне тогда делать?

Мысль была настолько страшной, что я прибавила шаг. Из последних сил влетела на покосившееся крыльцо и отчаянно забарабанила в дверь.

— Слава! Это я! Открой!

Дверь распахнулась. Слава стоял на пороге в майке и спортивных шортах. В руках у него была гантель.

— Что случилось? — спросил он ошарашенно.

Не отвечая, я отпихнула его в сторону и ворвалась в коридор. Захлопнула дверь и дважды повернула ключ в замке.

Привалилась к двери спиной и сползла на корточки, хватая воздух открытым ртом, как собака.

— Может, пойдем в комнату? — нерешительно предложил мой вечный спаситель.

Я только кивнула. Молча.

Слава протянул руку и рывком поднял меня с пола.

«А он сильный! — подумала я. — По виду не скажешь…»

— За тобой снова кто-то гонится?

Я кивнула. Дыхание выравнивалось медленно, пережитый страх мешал внятно говорить.

Слава вздохнул. Положил гантель на пол, ногой откатил ее к стене.

— Пойду поставлю чайник. А ты посиди, отдышись.

— Я с тобой! — проговорила я.

— Ир, да не бойся ты! Здесь тебя никто не найдет.

— Задерни занавеску, — попросила я.

Слава, не вступая в дискуссию, пошел к окну. В сущности, глупая просьба. Окно выходило в глухой, запущенный сад позади дома, и чтобы добраться до него, нужно было перелезть через два забора.

Но страх, овладевший мной, не признавал доводов рассудка.

Слава аккуратно придвинул друг к другу плотные шторы. В комнате стало темно.

— Свет можно включить?

— Можно, — ответила я, громко стуча зубами.

Щелкнул в отдалении выключатель, комната облилась неярким оранжевым светом лампы, стоявшей на столе.

— Садись на диван, — велел Слава. — Я быстро.

Я послушно забралась с ногами на удобный уютный диванчик, накрытый лоскутным одеялом. Обхватила себя руками и затряслась.

— Холодно? — догадался Слава.

Достал плед, которым уже укрывал меня в прошлый раз, накинул на плечи.

— Грейся.

— Спасибо, — с трудом проговорила я, клацая зубами.

— Я сейчас вернусь.

И ушел на кухню.

Я положила голову на спинку дивана и замерла, прислушиваясь к каждому звуку. Но кроме успокоительного позвякивания посуды, мне услышать ничего не удалось.

Никто не крался под окнами, никто не поднимался по скрипучим разболтанным ступенькам крыльца, никто не стучал в дверь.

Действительно, откуда Верховскому знать, что у меня есть персональный ангел-хранитель? Человек, которому на роду написано вытаскивать меня из разных неприятностей?

Слава вернулся назад, толкая перед собой сервировочный столик.

— Ого! — сказала я.

— Это, конечно, не так вкусно, как грибной борщ, но все же… Закусим, чем бог послал.

Я молча рассматривала два отделения стола, полностью заставленные вкусностями.

Наверху дышала паром пицца, разрезанная на длинные аппетитные ломти. Пицца, при одном взгляде на которую у меня началось выделение слюны, как у павловской собаки. Пицца, щедро фаршированная мясом, оливками, грибами, сыром, томатами, луком, кусочками чеснока…

Боже мой!

Я оторвала кусок побольше, шлепнула его на тарелку, стоявшую рядом, и поднесла ко рту.

— Голодная? — спросил меня хозяин с тем же гордым выражением лица, которое я вчера наблюдала у папочки.

— Угу! — ответила я невнятно.

— Осторожно. Не обожгись.

— Угу!

— Кетчупом полить? Или ты не любишь приправы?

— Угу… То есть полить, — с трудом проскрипела я сквозь непрожеванный кусок.

Не знаю, у кого как, а у меня от переживаний аппетит улучшается. Начинаю трескать на нервной почве так, как не трескаю в нормальном состоянии никогда. К тому же я за целый день еще ничего не ела.

— Я еще ничего не ела! — довела я до сведения хозяина.

— За целый день?! — ужаснулся Слава.

Я быстро закивала, набив рот быстро остывающей пиццей. Слава взял вторую тарелку и проворно выложил на ней симпатичный натюрморт: кусочки свежей розовой ветчины, политые крепко пахнущей горчицей, мраморный сыр с изысканной прозеленью, кусочек копченого сала с чесночком, ярко-красные кружочки свежего помидора и здоровенный кус черного хлеба.

Я застонала от вожделения.

— Ешь, ешь, — поощрил Слава и забрал у меня из рук пустую тарелку. — Может, еще кусочек пиццы?

— Хватит.

Глаза требовали еды еще долго после того, как желудок оказался переполненным. Я отвалилась на спинку дивана.

Мною овладела тупая сытая лень, которую наши предки деликатно называли «истомой».

— Чаю, чаю, — суетился Слава, перемещая пиццу и остальные деликатесы с верхней части столика вниз, а чайные чашки — на их место.

— Я не могу.

— Нужно. Иначе будет плохо перевариваться.

Я хотела возразить, но вдруг громко икнула и виновато прикрыла рот ладонью.

— Извини.

— Ты торты любишь?

— Я наелась.

— Все равно.

Слава сбегал на кухню и притащил нарезанный торт, который совершенно не походил на магазинный. Я взяла кусочек и осторожно надкусила.

Божественный домашний «Наполеон».

— У тебя какое-то событие? — поинтересовалась я.

— С чего ты взяла? — не понял Слава.

Я молча обвела рукой продуктовое изобилие.

— А-а-а… Да нет, никакого события. Получил гонорар, решил отовариться.