Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я потерла рукой висок и добавила:
— Иногда у него бывают просветления… Такие моменты, как сегодня. Взял, например, и ужин приготовил. Потому что хотел мне приятное сделать.
Я проглотила комок, вставший поперек горла.
— Врач меня предупреждал, что таким вещам не стоит придавать большого значения. Папа иногда вспоминает что-то из прошлой жизни. Врач говорит, это просто рефлекс. Заученное действие. Это не сознательный поступок.
— Он до болезни часто картошку жарил? — спросил Слава.
— Часто, — ответила я. — Папа был большим специалистом по картошке. Ни у мамы, ни у меня так вкусно не получалось.
Слава молча посмотрел в свою пустую тарелку, вылизанную до блеска.
— Я стараюсь не поддаваться, но это так трудно. Понимаешь, трудно жить и не надеяться.
Слава протянул руку через стол и мягко подтолкнул ко мне чашку с коньячным чаем. Напомнил, значит.
Я отхлебнула еще немного. Остыл. Это хорошо.
Взяла кружку обеими руками и заставила себя допить ее до дна. Вот так. Сейчас все будет прекрасно.
— Извини, — сказала я виновато, опустив кружку на стол. — Меня через пять минут в сон потянет.
— Это хорошо, — ответил гость. — Успею немного прибрать.
Он встал с табуретки и принялся ловко наводить порядок на разгромленном столе.
— Оставь, — вяло сопротивлялась я. — Сама уберу. Утром.
Слава, не отвечая, освободил посуду от остатков еды и сгрузил ее в раковину.
— Я помою, — продолжала обещать я. — Утром встану пораньше и помою.
Не отвечая, гость быстро перемыл тарелки и уложил их в сушку. Туда же отправились столовые приборы.
— Куда девать рыбу и огурцы?
— Оставь. Я сейчас встану.
Голова наливалась теплой тяжестью до тех пор, пока места в ней не осталось. Тогда тяжесть перелилась через край и начала потихоньку наполнять язык. Говорить стало трудно.
Слава повернулся ко мне, хотел что-то сказать и вдруг остановился. Пристально заглянул мне в глаза, негромко проговорил:
— О-о-о!
Взял меня под локоть и помог подняться.
— Идем.
— Куда?
— Спать пора, — ответил гость.
— Таблетки! Папе!
Я вспомнила, что папочка перед сном не принял лекарство, и беспомощно затрепыхалась, делая попытку повернуться к холодильнику.
— Здесь?
— Да, да, — бормотала я.
Слава, не выпуская моего локтя, другой рукой открыл холодильник.
— Эти?
Я кивнула головой. Шум морского прибоя в ушах становился оглушительным.
— Сколько? — донеслось до меня откуда-то издалека.
Темнота наваливалась короткими рывками. Рывок — просвет, рывок — просвет. И с каждым следующим разом рывок становился длинней, а просвет короче.
Последнее, что я помнила, был расплывчатый овал чьего-то лица, склонившегося надо мной.
Очень хотелось выключиться из происходящего, но что-то мешало, сидело в голове здоровенной занозой, не давало уснуть.
О чем он меня спрашивал?
— Сколько таблеток? — повторил голос мне прямо в ухо.
И я вспомнила о том, что не сделала.
— Две, — ответила я совершено четко. Тут же навалилось облегчение, голову омыла теплая соленая волна и граждане отдыхающие отправились в теплые санаторные постельки.
А под раскрытым окном всю ночь шумело и переливалось море.
Проснулась я поздно. В одиннадцать.
Несколько минут лежала неподвижно и собирала мысли в одну точку.
Мысли, как загулявшие солдаты, отказывались возвращаться на службу и пытались дезертировать.
Почти полчаса ушло на то, чтобы вернуть их обратно и выстроить в более-менее стройный ряд. Вспомнить удалось весь вчерашний день, за исключением того, как я легла спать.
Подобно Степе Лиходееву, я провела рукой по бедру, но в отличие от него определила, что лежу в брюках. Точнее, в джинсах.
Я откинула плед и присела на диване.
Под головой у меня, оказывается, была подушка. Странно, не помню, чтоб я се доставала. Очевидно, подушка и плед — дело рук моего вечного спасителя. Ну и карма у него в этой жизни, не позавидуешь бедняге…
Я медленно поднялась на ноги и прислушалась к своей голове.
Голова вяло поприветствовала мое пробуждение. Болеть не болела, просто косила от службы.
— Не выйдет, — сказала я строго. — Дел по горло.
«Мне-то что? — ответила голова. — Твои дела, ты и разбирайся…»
Ладно. Сейчас влезу под душ, почищу зубы, все и пройдет.
Я потащилась в ванную. Содрала с себя несвежую одежду, залезла в ванну и подставила голову под горячую струю воды. Несколько минут поливала себя контрастным душем, варварски таская ручку крана то вправо, то влево.
Наконец почувствовала себя пригодной к употреблению. Вымыла голову, механически отметив, что последнее время делаю это слишком часто, почти каждый день. Влезла в банный халат, туго затянула пояс. Взглянула в зеркало и увидела в нем бледное лицо с заметными синими пятнами под нижними веками. Кажется, даже мешки появились. Блеск.
С добрым утром!
Я помахала рукой девушке, изможденной трудной жизнью. Девушка ответила мне тем же.
Я покинула ванную и отправилась на разведку. Как там папочка?
Папочка сидел на балконе и пугливо, как домашний кот, выглядывал на улицу.
Он всегда садился подальше от балконных перил, почти на самом пороге балкона и комнаты, и для того, чтобы разглядеть происходящее во дворе, ему приходилось вытягивать шею.
Наверное, постороннего человека это зрелище могло насмешить.
Меня — нет.
Я подошла к папе и осторожно, чтобы он не испугался, дотронулась до его плеча.
Папа вздрогнул и оглянулся.
— Это я, — сказала я быстро. — Привет.
— Доброе утро, — ответил папочка и поднялся со стула. — Ты выспалась?
— Выспалась, а ты?
— Я тоже.
Папочка отодвинул меня в сторону и вошел в комнату.
— Уже надышался? — спросила я с горечью.
— Да, — подтвердил папочка, не глядя мне в глаза. Он стыдился своего страха перед улицей, но ничего с этим поделать не мог.
Я вздохнула. Терпение и время. Терпение и время. У ирландцев есть забавная поговорка. «Когда бог создавал время, — говорят ирландцы, — он создал его достаточно.»