Лола снова ловит объективом лыжника, напряженно следит за его спуском, закусив губу и изгибаясь вместе с ним на каждом повороте. Она то опережает телескопом мужчину, стараясь определить траекторию его полета, то возвращает аппарат к лавине, силясь понять, какое расстояние отделяет снег от человека. Снежная масса понемногу набирает силу и скорость, но у спортсмена достаточно шансов убежать от нее, если, конечно, разыгравшийся снегопад не возведет на его пути еще какое-нибудь препятствие. Лола снова перебирает пальцами клавиши пульта, опускаясь ниже по трассе, и в оторопи замирает. На пути смертельной опасности, повернувшись к ней спиной и не ведая о ее приближении, стоит одинокая девушка. Даже сквозь толстое стекло Лола замечает, что бедняжка окоченела от холода: худенькая фигурка втиснута в совершенно не согревающие джинсы и обычные зимние сапоги, голова в тонкой вязаной шапочке втянута в плечи, спина сгорблена, правая рука запрятана глубоко в карман пуховика, левая, сжимающая какой-то свиток, нелепо оттопырена. Рядом не видно ни лыж, ни ботинок. Если девушка не обернется в ближайшие секунды, она неминуемо окажется погребенной. Лыжник, преследуемый оползнем, скоро сравняется с девушкой.

– Посмотри назад! Посмотри назад! Посмотри назад! – отчаянно шепчет, а потом и кричит Лола.

И, будто повинуясь ее призыву, девушка в объективе вздрагивает, вертит головой, стараясь определить, откуда доносится нарастающий гул, и видит наконец надвигающуюся на нее беду. Журналистка бессильно наблюдает, как несчастная начинает метаться по склону, пробегает несколько шагов вниз, останавливается, снова бежит и опять останавливается. Набравший максимальную скорость лыжник вытягивает руку, намереваясь то ли схватить девушку, то ли сбить ее с ног, то ли отобрать то неведомое, что она продолжает сжимать в своей левой руке. До их столкновения остаются считаные метры, когда обреченная делает отчаянный прыжок в сторону и срывается в овраг, улетая из зоны схода лавины, исчезая из видимости Лолы и проваливаясь под плотный, холодный, удушливый снег. Явно не ожидавший такого поворота событий мужчина на долю секунды притормаживает, но не стихающий за его плечами шум заставляет его оттолкнуться снова, подпрыгнуть на снежном трамплине, проехать сотню метров и на первом же повороте изменить траекторию спуска. Лола слышит приближение ратрактора, отпрыгивает от телескопа и выбегает из деревянного домика, успевая подумать о том, что неведомый лыжник знал о приближении лавины, мог сбежать от нее намного раньше, но почему-то продолжал ехать по направлению к неизвестно зачем и непонятно как оказавшейся на склоне девушке.

На обледеневших ступеньках крыльца журналистка поскальзывается и скатывается прямо под ноги начальнику спасателей. Она тут же вскакивает, упирается ему в грудь и возбужденно кричит, стараясь заглушить завывание ветра и грохот вездехода:

– Там… Упала… В джинсах… Лыжник… Лавина…

Мужчина заставляет ее вернуться в дом, провожает в кабинет, силой усаживает в кресло.

– Успокойтесь, потом объясните. Катарина, ты справишься? – окликает он прошедшую в соседнюю комнату женщину.

– Да-да, спасибо, – откликается она и обращается к невидимому Лоле собеседнику: – Заходи, Антонио. Сейчас я наложу тебе шину, согреешься, а потом будем спускаться вниз. А где Элиза?

– Она ехала впереди, не заметила, что я упал.

– Ребята, у вас внизу есть женщина, требующая найти ее пропавшего спутника? – слышит Лола. «Рация», – догадывается она.

– Скажите, он здесь со сломанной рукой. Пусть не волнуется.

Этот спокойный уверенный голос заставляет Лолу прийти в себя и внятно изложить Патрику Свенсону все увиденное в телескоп. Хозяин кабинета мгновенно подпрыгивает к аппарату, несколько мгновений изучает обстановку, бормоча:

– Двадцать седьмая… Что за ерунда! Она же закрыта! – потом оборачивается к гостье и спрашивает:

– Как оторвался снег?

– В каком смысле?

– По склону пробежала трещина или от поверхности внезапно откололся отдельный кусок?

– Отдельный.

– Хорошо. Он шел быстро или медленно?

– Скорее медленно.

– Прекрасно. Летел над землей сухой пылью или полз по ней облаком?

– Полз.

– Замечательно. – Мужчина задумчиво постукивает по оконному стеклу костяшками пальцев.

– Зачем вы все это спрашиваете? – не выдерживает Лола. – Почему медлите? Отчего не бежите ее спасать? Может быть, она жива!

– Там, где сошла одна лавина, существует опасность появления следующей, – продолжая смотреть в окно, объясняет Патрик. – Я должен определить, могу ли отправлять на поиски людей, не подвергая их бездумному риску. Ты слышала рассказ? Что скажешь? – обращается он к появившейся на пороге женщине, которую называет Катариной. Надо отдать ему должное, что, уважая присутствие гостьи, он продолжает говорить на английском. Вошедшая в комнату врач кажется Лоле смутно знакомой.

– Скорее всего, единичная лавина из мокрого снега, вызванная толчком этого болвана. Маловероятно, что за ней последуют другие. – Женщина смотрит на Лолу долгим пристальным взглядом, потом как-то криво улыбается и произносит: – Спасать людей входит у вас в привычку, сеньора.

«Памплона!» – тут же понимает Лола и откликается:

– Спасти ее должны вы!

– Согласна. Решайся, Патрик! Зови патрульных, я соберу сумку. Антонио подождет нашего возвращения здесь.

– Катарина? – окликает ее начальник службы спасения.

– Да?

– Как ты думаешь, если девушка жива, сколько времени у нас есть?

Доктор вздыхает и, не поворачивая головы, отвечает коротко, но исчерпывающе:

– Она в джинсах.

«В брюках на синтепоне или в дутом комбинезоне мне было бы хоть немного теплее. Я и не знала, что под снегом можно дышать. Когда меня откопают, первым делом попрошу горячего чаю. Австрийские кайзеры любили чай? А вот и кафельная печь золотой комнаты, внутри майолики – железный котелок. Так бывает? Конечно, раз я это вижу. Пиши, Зырянская, не отвлекайся! Не могу! Рука почему-то не слушается. За подделку документов сажают. Я подожду триста шестьдесят пять дней. В отеле «Tres Reyes» – лучшие завтраки. Автоматика, Сонюшка, в нашем деле – враг. Харфы пляшут. Что, змея, добилась своего? Музей-квартира Моцарта на правом берегу реки… Моего сына, к твоему сведению, зовут Антон. Эпоха Габсбургов – период расцвета. Я хочу остаться в Сан-Себастьяне. Да, мне надо туда. Здесь очень страшно. Повсюду какие-то шорохи».

– Ищите, ребята, ищите! – подгоняет Патрик подчиненных, помогая им осторожно прощупывать снег лавинными зондами и осторожно разгребать его лопатами.

«В Америке реальная демократия, а не правосудие власть имущих. Пора принимать витамины. Вода для чернил должна быть очищенной. Генриху Шестому было восемь месяцев, когда его возвели на престол. Показатели КТГ в норме. Пользуйтесь болтушкой, меняйте сухие повязки как можно чаще. Кукушка кукушонку сшила капюшон. Как в капюшоне он смешон. Цаошу – быстрая, экспрессивная скоропись. Климат, Соня, великолепный. Надо было взять абсорбирующую бумагу. Ребенок должен жить с мамой. Свадьба Фигаро после 1780-го. Двухнедельный тур по Европе. Здесь пахнет затерянной Атлантидой. Симпозиум по абдоминальной хирургии. Прекратите наконец это шуршание!»