Лола и Катарина склоняются над фотографиями.

– Да… – сочувственно тянет журналистка, – сколько же тебе пришлось вынести.

– Я-то ладно. Вот Аня…

– Твой муж был ее отцом? – строго спрашивает Катарина.

– Да.

– Ты увела его из семьи?

– Он ушел сам.

Не говоря больше ни слова, Катарина выходит из палаты, закрывает дверь и прислоняется к стене. «Сказать, не сказать? Не буду. Но она же должна узнать! Нет, не должна! Не надо было присваивать себе чужого. Может, и жив тогда был бы этот адвокат. Но ведь любовь. Любовь, не любовь – какая разница! Решено, я ничего не скажу ей».

– Доктор Тоцци! Катарина! – неожиданно окликают ее.

По коридору идет заведующая всеми хирургическими отделениями.

– Рада вас видеть. Здравствуйте. Наслышана о ваших подвигах.

– Да какие там подвиги! – уныло протестует Катарина.

– Нет-нет, я считаю, что спасать людей в экстремальных условиях гораздо сложнее, чем в уютной операционной, где все необходимое под рукой.

– Спасибо.

– Хотя я, честно говоря, не понимаю, почему, решив вернуться к работе, вы не пришли сюда.

Катарина поднимает недоуменный взгляд. Она и не предполагала, что после возмутительного бегства на долгие два года ее могут принять назад с распростертыми объятиями.

– Я… я не знаю. Я думала, вы меня осуждаете. Хирурги не должны бояться и вообще…

– Я? Осуждаю? Не судите, да не судимы будете. Вам разве это незнакомо? Возвращайтесь, – говорит напоследок заведующая и продолжает свой путь.

Ни секунды не медля, Катарина спешит назад в палату. Там все готово к съемке. «Бетакам» установлен на штатив и направлен на заплаканную Соню, Лола держит в руках микрофон.

– Послушай, – обращается к Соне врач, – тебя обманывают.

– Что? – не понимает та.

– Твоя свекровь. Снимки. Все это неправда.

– С чего ты взяла? – недоверчивый тихий вопрос.

– Мне всегда говорили, что я сразу подмечаю детали, но это неважно. Если бы вы обе подумали, вы бы тоже заметили.

Катарина снова достает из Сониной сумочки фотографии лежащей на кровати девочки. Три женщины склоняются над изображением.

– Посмотрите, здесь виден кусок коридора, – продолжает Катарина. – Там стоят подростковый велосипед с грязными колесами, ролики со стертым тормозом и детские кроссовки с испачканными носами. У этой девочки есть брат или сестра?

– Нет, – сдавленно произносит Соня.

– Что и требовалось доказать. Парализованные на велосипедах не катаются, на коньках рассекают здоровые дети, что, конечно, не исключает у них наличия психически больных бабушек.

– Может, они просто забыли убрать эти вещи?

– Не только убрать, но и помыть. Забыли и продолжают забывать это сделать на протяжении двух лет? Не смеши меня!

– Есть еще кое-что, – вмешивается Лола.

– Что?

– На всех фотографиях у Ани закрыты глаза. Скорее всего, она просто спит.

– Наверняка, – соглашается Катарина.

– Не может быть! – не верит Соня.

– Еще как может!

– Я бы никогда не догадалась.

– Не догадалась бы, потому что ты добрая, а добрым людям такое даже присниться не может.

– А ты что, злая? – подначивает Лола Катарину.

– Я? – Она думает несколько секунд, мечтательно улыбается, потом признается: – Я, девочки, счастливая.

– И я, – откликается Соня.

– И я тоже буду, если мы приступим наконец к съемке. – Лола подходит к камере, спрашивает героиню будущего фильма: – Готова?

Получив утвердительный кивок, она включает «Бетакам» и начинает говорить в микрофон:

– Мы можем по-разному воспринимать снег, считать его грязным или чистым, разрушительным бедствием или красивой зимней сказкой, воспевать в стихах или ругать за непролазные сугробы и кашу под ногами. Однако у этой отважной женщины, – Лола медленно направляется к кровати, не переставая произносить текст, – особые отношения с белым, холодным покрывалом, сотканным природой. Скажите, Соня, что для вас снег?

Глядя прямо в объектив, забинтованная женщина произносит то, о чем думают в эту секунду и хирург, и матадор:

– Снег – это спасение…

– Нет, это никуда не годится! – сердится журналистка. – Мой близнец все время опаздывает.

На экране две одинаковые Лолы, одетые в красно-белую форму стран, принимающих чемпионат Европы по футболу, увлеченно жестикулируют и рассуждают о тяжкой доле болельщика, не попавшего на стадион. Спортивная истерия, охватившая Старый Свет и достигшая наконец пика, не могла оставить Лолу равнодушной. Заручившись поддержкой одного из центральных испанских каналов, она уже больше месяца делает фильм о футбольных фанатах.

Она выучила десятки кричалок на разных языках мира, она знает, чем болельщики в Лихтенштейне отличаются от своих перуанских собратьев. Ей доподлинно известно, что итальянские «ультрас» – самые организованные в мире, английские – самые агрессивные, а российские – самые проворные: обычно им лихо удается вписаться в «собаку» и пропутешествовать в «раю» или «гробу», согнув «рычаги» до нужного «стадика», а на выезде – запастись достаточным количеством «аргументов», устроить грамотные «перемахи» и «перформансы», а затем, избежав «вязалова», удачно ретироваться и отправиться бомжевать. Лола привыкла, что контакт с «тиффози» установить не всегда удается, не обижалась, когда ее посылали в «скворечник» и обзывали «балаболом». Голландцев она расспрашивала о Рафаэле Ван дер Ваарте, немцев – о дальнейшей судьбе Оливера Кана, перед португальцами выказывала восхищение игрой Криштиану Рональду, русским сообщала, что ей импонирует стиль братьев Березуцких, специально для англичан ругала Дэвида Бэкхема за переход в команду Лос-Анджелеса и вместе с соотечественниками сокрушалась о несправедливости по отношению к Раулю, которого не пригласили в сборную. Своей осведомленностью и искренним, не свойственным женщине интересом к беготне по полю с мячом Долорес Ривера снискала подлинное уважение среди болельщиков, которое не собиралась терять и впредь. Все в ее репортаже должно было быть безупречным: от буквы в отдельном слове до каждого самого проходного кадра.

И вот теперь в подводке хромает картинка. Лола хотела превратиться в эмблему чемпионата Европы – смешных мультяшных близнецов Трикса и Фликса в форме хозяев турнира, – но компьютерная копия постоянно отстает в движениях от оригинала, заставляя журналистку злиться.

– Будем переснимать, – выносит вердикт Лола.

– Зачем? – недоумевает оператор. – Попросим дизайнеров слегка подправить, и все дефекты испарятся, будто их и не было.