Зато родителей погибших юношей собрать все-таки удалось.Вернее, собрать удалось только пятерых, еще в три семьи Короткову пришлосьсъездить самому.

– Это блокнот нашего Валерика, – помертвевшимигубами произнес отец Валерия Лискина, пропавшего в начале декабря и найденногомертвым в феврале.

– Вы уверены?

– Это его блокнот. Он с ним не расставался, всегда вкармане носил.

– У вас есть его тетради или другие блокноты? Мы должныбыть уверены, поэтому придется проводить экспертизу.

– Да, конечно… Значит, вы уже нашли преступника?

– Пока нет, к сожалению.

– Тогда откуда у вас блокнот Валерика? Почему вы от насскрываете? Я отец, я имею право знать, кто убил моего мальчика.

– Поверьте мне, Борис Аркадьевич, мы делаем все, чтобынайти убийцу.

– Вы лжете, – твердо заявил Лискин. – Выделаете все, чтобы его выгородить. Сначала вы позволяли ему разгуливать насвободе, пока газеты за вас не взялись, а когда вам дали по рукам, вы пытаетесьснять с него ответственность. Вы, милиционеры, всегда были антисемитами. Но яэтого так не оставлю.

* * *

Свою угрозу Борис Аркадьевич Лискин выполнил. На следующийдень полковник Гордеев велел срочно разыскать Селуянова и Короткова. Настю ондергать не стал, она уже третий день вместе с Соловьевым перебирала его архив ивообще все в доме в поисках предмета, который вызывал такой острый интересзагадочных преступников.

– Поздравляю, – мрачно сказал он. – Впоследний день перед праздниками мы получили замечательный подарок. Родителивосьми потерпевших накатали на нас жалобу. Этот сучонок Свалов дал журналистуне только общую информацию, он еще и назвал фамилии тех мальчиков, которых мыпока предположительно объединили в одну группу. Поэтому жалобу подписали нетолько те пятеро, кого мы вчера собирали на Петровке, но и те трое, к которымты, Юра, ездил и которых вчера здесь не было.

– И что теперь? – робко подал голос Селуянов.

– Ничего. Будем терпеть плевки и пинки и объяснять накаждом углу, что мы не верблюды, в смысле – не антисемиты. После удачноговыступления журналиста на брифинге дело и без того находится на контроле, такчто после этой жалобы изменится только регулярность получения нами взбучек отруководства. Не раз в три дня, а каждый день. Что у нас с вами есть по этомуделу? Только Черкасов, который ни в чем не признается, кроме эпизода с Бутенко.

– А Настя? У нее же линия коттеджей. Вдруг тамчто-нибудь высветится? – с надеждой сказал Коротков.

– А вдруг нет? – отпарировал Гордеев. –Блокнот Лискина в квартире Черкасова – это хоть что-то. А с коттеджами вообщевсе до сих пор глухо. Конечно, пока она возится с убийствами в доме Соловьева,может быть, что-нибудь прорежется, но надежды на это мало. Сейчас весь упорделаем на Черкасова. Ему удалось нас обмануть, заморочить нам голову накакое-то время, слава богу, не очень длительное. Хорошо, что вовремя спохватились.Пусть сидит на этой частной хате и думает, что мы ему поверили. Коротков,беседовать с ним будешь каждый день, очень аккуратно, чтобы он не насторожился.Лови на каждой мелочи, но делай вид, что веришь всем его объяснениям. ЭтотЧеркасов, по-видимому, не так прост, как мы сначала подумали.

Они совещались еще минут десять, пока не затренькал аппаратпрямой связи с руководством.

– Ну вот, – вздохнул Гордеев, вставая и застегиваякитель на широкоплечей приземистой фигуре, – предпраздничное вливание.Пойду отдуваться. Работайте, дети мои.

* * *

Уже третий день они методично обследовали весь домСоловьева, заглядывая в каждый угол, перелистывая книги, перебирая бумаги.Владимир Александрович чувствовал себя лучше, воспоминания о той ужасной ночистали понемногу отступать. Настя по-прежнему делала вид, что не имеет к работепо раскрытию преступления никакого отношения и помогает Соловьеву исключительноради того, чтобы милиция побыстрее отстала от нее самой. За эти три дня онапоняла, что Владимир на самом деле не был таким уж беспомощным, каким казался,когда под рукой был помощник, выполнявший любую мелочь. Да и опасаться заСоловьева на тот случай, если злоумышленник захочет повторить попытку ипопробует еще раз вломиться ночью в дом, у Насти оснований не было. В холлеперед входной дверью круглосуточно дежурил милиционер, выполнявший двойнуюфункцию: с одной стороны, защитить хозяина от незваного гостя, а с другой – недать хозяину отбыть в неизвестном направлении, поскольку подозрение с негоокончательно не снято. Оружие выбросил в лесу, по-видимому, действительно неон, но ведь загадочный четвертый, чьи следы эксперты обнаружили в доме, вполнемог оказаться помощником коварного инвалида. И Андрея с Мариной он застрелил, иоружие в лес отнес, и следствию своим присутствием голову заморочил. Но как бытам ни было, охрана у Соловьева была надежная и постоянная. Так что, оставляяего на ночь одного, она уже не испытывала к нему щемящей жалости, хотя и немогла понять его упорного нежелания пригласить сына временно пожить в доме.

– Когда твои издатели найдут тебе новогопомощника? – спросила она, сидя на полу перед открытым архивным сейфом иразвязывая очередную папку.

– Попозже. Они разъехались по заморским курортам на всепраздники. Вернутся и подыщут кого-нибудь. Ну что ты хочешь здесь найти, Настя?Это перевод, черновик. Больше в этой папке ничего нет.

– Не мешай, ладно? – сердито откликнуласьона. – Если бы преступники тоже думали, что здесь ничего не может быть,они бы не искали именно у тебя в кабинете и именно в сейфе. Не хочешь бумажкиперебирать – пойди свари кофе.

– У меня, кажется, сахара нет, – растерянно заявилСоловьев.

– О господи, – застонала Настя, – как ты мненадоел. Сними трубку, позвони Жене Якимову и попроси, чтобы он одолжил тебесахар. Тебя всему учить надо, да? Привык жить за спиной у помощников. И составьзаодно список продуктов, которые тебе нужны, я завтра куплю и привезу. Ну идиже, займись чем-нибудь полезным, если дело делать не хочешь.

– Ты сердишься, да? – грустно спросил Соловьев.

Настя видела: он хочет, чтобы она его пожалела,посочувствовала ему. Но жалости и сочувствия в себе не находила. Подслушаннаяслучайно фраза насчет Газели, сказанная кем-то из руководителей «Шерхана»,свидетельствовала о том, что с издателями не все чисто. Настя всегда с трудомверила в рассказы о невинных жертвах, поэтому сделала для себя вывод о том, чтоСоловьев не может не быть в курсе проблемы. Он связан с издателями, и не одингод, и если именно они направляют к нему на работу в качестве помощника АндреяКоренева, а потом подсылают профессиональную воровку Марину Собликову по кличкеГазель, то не может быть, чтобы сам Соловьев никаким образом не был в этомзамаран и ни о чем не догадывался.

Соловьев молчит. Он даже не упоминает про «Шерхан». И упорноуклоняется от обсуждения вопроса о том, при каких обстоятельствах он сталинвалидом. А коль так, то и она, Настя, не будет с ним излишне откровенничать.