– Настя, все остывает! – раздался из кухнисердитый голос Владимира.

Она ушла в свои мысли так глубоко, что не заметила, какпрошло время. Он же сказал, что можно садиться за стол через несколько минут, апрошло уже значительно больше. Настя быстро вскочила, предварительно сунувнайденную шпаргалку в свою сумку. Целее будет.

Обед был невкусным и типично холостяцким: суп из пакетиков«Кнорр», сосиски с маринованными огурчиками из банки, кофе с финским кексом. Застолом царило неловкое молчание. Наконец, когда дело дошло до кофе, Настярешилась.

– Володя, давай считать установленным, что твоя болезнь– это результат преступления. Не надо мне рассказывать про неизвестный наукевирус или нервное потрясение, в результате которого ты потерял способностьходить. Ты не хочешь в этом признаваться – твое дело. Но ты не прав. И я тебеэто докажу. Тебя ограбили?

– Я не понимаю, к чему все это.

Соловьев сидел бледный как полотно, на лбу и вискахвыступила испарина.

– Ты все прекрасно понимаешь. Ты кого-то выгораживаешь.И у меня есть все основания полагать, что своего сына.

– При чем тут Игорь? С чего ты взяла…

– С того, что ты упорно отказываешься пригласить егосюда, хотя нуждаешься в помощи, пока твои издатели не пришлют тебе новогохолопа. Чем вызвана такая острая неприязнь к сыну, ты можешь мне внятнообъяснить?

– Я не должен тебе ничего объяснять. Мои отношения ссыном – это мое личное дело, тебя они не касаются.

Все было сказано предельно ясно. Можно, конечно, пойти наконфликт, припереть Соловьева к стенке, заставить признаться. Можно. Но нужноли? Так ли уж необходимо ссориться сейчас? Ведь пока не доказано, что этачертова шпаргалка – именно то, за чем охотились преступники. И более того, этонаверняка не она, ибо поисками неизвестно чего в доме Соловьева руководят людииз издательства, а это означает, что сам характер искомого должен быть совсеминым.

После обеда они молча разошлись по своим углам. Соловьевуселся в гостиной возле стеллажа и методично перетряхивал книги, которые поочереди снимал с полок, в поисках случайно залежавшейся между страниц бумажки.Настя достала из архивного сейфа очередную папку.

Часам к восьми вечера она поняла, что устала. Ей надоел этотдом, в котором она не чувствовала себя уютно. Ей надоел Соловьев, которомупоиски неизвестно чего были явно неинтересны и который с гораздо большимудовольствием переводил при каждом удобном случае разговор на межличностныетемы. Ей надоели эти папки, бумаги, конверты…

– Все. – Она поднялась с пола, сладко потянулась ивышла в гостиную к Соловьеву. – С архивным сейфом я закончила. Может,погуляем полчасика хотя бы? Надо организм размять. Когда вернемся, я просмотрюбумаги из маленького сейфа, и на этом закончим.

– Как – закончим?

На лице Владимира проступило обиженное недоумение.

– И ты завтра уже не приедешь?

– А зачем? Пока я возилась с твоими бумагами, ты долженбыл просмотреть свою библиотеку. Разве ты не сделал этого?

– Я не успел.

– Послушай, – она внезапно рассердилась, – неведи себя как ребенок. Я знаю, ты периодически начинал читать те книги, которыесмотрел. Что ж, любовь к печатному слову – это похвально, но, дружочек, не замой счет. У меня есть масса других дел кроме того, чтобы торчать здесь. И незабывай, пожалуйста, твои проблемы созданы не мной. Если бы ты не обратился комне за помощью и если бы я как дура последняя не кинулась к знакомым в милициивыяснять, чем можно тебе помочь, меня никогда не стали бы таскать в связи субийством, совершенным в твоем доме. Так что будь любезен, сделай все возможное,чтобы твои проблемы не превратились в мои. Сейчас мы немного прогуляемся, потомя разберу маленький сейф и уеду, а книги оставляю на твою добросовестность.

Соловьев выслушал ее тираду не перебивая, но смотрел приэтом не на Настю, а куда-то в окно.

– Если ты хочешь пройтись – иди одна. Я не могудопустить, чтобы меня возила женщина, – сказал он, так и не повернувшись.

– Володя, перестань, – с досадой откликнуласьНастя. – Ну как это будет выглядеть, если я одна буду расхаживать вдольваших домов? Кому я должна буду объяснять, что не пришла сюда с нехорошиминамерениями, а просто вышла прогуляться, потому что целый день разбирала бумагиодного из жильцов? После того, как здесь целые сутки сновала милиция, каждоеновое лицо будет раздражать людей и пугать. Ты хочешь, чтобы меня останавливалиу каждого дома и допрашивали, кто я такая и что здесь делаю?

– Я не пойду на улицу, – упрямо повторил Владимир.

Настя молча пожала плечами и снова ушла в кабинет заниматьсябумагами Соловьева, на этот раз не архивными, а деловыми. Детский сад какой-то,честное слово. Он не может допустить, чтобы его инвалидную коляску везлаженщина. Ах ты боже мой! Тоже мне, Казанова.

В маленьком сейфе лежали паспорта – российский изаграничный, свидетельство о браке, о смерти жены, банковские книжки, документыпо оформлению инвалидности, книжки для оплаты коммунальных услуг и документы навладение домом. Одним словом, обычный набор бумаг, который можно встретить влюбой квартире в ящике письменного стола, в закрытой секции мебельной стенкиили просто в специальной шкатулке. В основном бумаги в этом сейфе были«малоформатные», единственное исключение составляла красивая кожаная папка,которая сразу привлекла Настино внимание своей чужеродностью. Среди«малоформатных» бумажек она выглядела монументально и дорого.

Ничего особенного, похоже, и здесь Настю не ожидало. В папкеоказались аккуратно подобранные в хронологическом порядке издательские договорыСоловьева. Настя пробежала глазами самый первый договор. Обычный юридическийтекст, не очень грамотный, но вполне внятный. Настоящий договор заключен насрок с… по… Издательство имеет право издания и распространения произведения…Автор обязан представить рукопись не позднее… Порядок расчетов… За каждый деньпросрочки… Итого четыре листа.

Она машинально листала договоры, на всякий случай проверяяхронологию и поэтому внимательно глядя только на первую страницу каждогодоговора. От мелких букв, на которых она ломала глаза уже третий день,побаливала голова, поэтому Настя, глянув на первую страницу договора,зажмуривалась и следующие три страницы перелистывала вслепую, на счет «четыре»снова открывая глаза. Раз, два, три, август 1994-го, раз, два, три, декабрь1994-го, раз, два три, апрель 1995-го, раз, два, три, сентябрь 1995-го, раз,два, три… А это еще что такое? В каком-то договоре оказалось не четыре листа, апять? Во всяком случае то, что она увидела, открыв глаза, совершенно ненапоминало первую страницу следующего договора. Но, надо признать, последнююстраницу предыдущего это тоже напоминало мало. То есть просто совсем ничегообщего.

Это был оригинал факса, на котором сверху стояли реквизитыиздательства «Шерхан», дата – 16 сентября 1995 года, а ниже шли названия книг,которые издательство готовило к выпуску в октябре 1995 года. Судя по всему,послание направлялось дилерам издательства для своевременного формированиязаказов на тиражи. Ну и что? Что эта замечательная бумажка здесь делает?