Андреа свернула на дорогу. Дорога петляла по вековому лесу; приблизительно через каждые сто ярдов встречались новые таблички с запретами. «Въезд запрещен». «Охота и рыбная ловля запрещены». «Вход в частные владения запрещен». Не заметить эти знаки было невозможно.

Андреа их не замечала. Щебенка вскоре перешла в узкую, извилистую, но вымощенную безукоризненно ровным асфальтом дорогу. Однако вокруг по-прежнему не было ничего, кроме девственного леса. Неужели она ошиблась? Андреа была полна решимости идти до конца. Она сожгла четверть бака горючего, просто катаясь по этой дороге, не обозначенной ни на одной карте, сворачивая наугад в надежде, что рано или поздно по чистой случайности наткнется на нужное место.

И вот, наконец, оно – ошибки быть не могло.

Андреа сразу же увидела в этом здании какие-то знакомые черты; оно было построено в другом стиле, чем штаб-квартира фонда в Катоне, однако проглядывало что-то общее в том, как вписывалось оно в окружающую местность. Приземистое здание из кирпича и стекла, впечатляющее – хотя чем именно, Андреа затруднилась определить. Как и в Катоне, можно находиться совсем близко и не видеть его – несомненно, здание было полностью скрыто от наблюдения сверху. Однако, разглядев его, нельзя было не поразиться его скромному величию. Как и штаб-квартира фонда в Катоне, здание излучало ощущение совершенства, при этом не будучи навязчивым. Оба здания являлись образцами торжественной скромности.

Приглушенный рев мощного двигателя сообщил Андреа, что она здесь не одна. Все зеркало заднего вида заполнил собой громадный черный «Рейндж-ровер». Огромный внедорожник метнулся влево, затем еще один резкий поворот, и он оказался в каких-то дюймах перед машиной Андреа. Увидеть сидящих внутри не было никакой возможности – то ли солнечные лучи падали под таким углом, то ли стекла были тонированными. Так или иначе, но мощный джип вынудил маленький седан свернуть на дорогу, ведущую к зданию из кирпича и стекла. У Андреа бешено заколотилось сердце. С другой стороны, именно этого она и хотела, разве не так?

«Будь осторожен, загадывая желания…»

Она может дать полный газ и… и что? Протаранить громадину, которая весит вдвое больше ее крохотной машины? Эти люди не посмеют ее тронуть, ведь так? Скорее всего, в «Рейндж-ровере» находится охрана; ее просто приняли за нарушителя, правда? Андреа твердила себе все это, до конца не веря своим словам.

Через мгновение из джипа выбрались двое широкоплечих мужчин. Они помогли Андреа выйти из машины – их действия можно было считать знаком вежливости, а можно – принуждением.

– Черт побери, что вы делаете? – в негодовании спросила молодая женщина, решив, что ей лучше отбросить робость и вести себя самоуверенно. – Вы хоть представляете, кто я такая?

Один из верзил смерил ее взглядом, проникнутым чуть ли не восхищением. Андреа поежилась, рассмотрев вблизи его рябое лицо и косматые сросшиеся брови, похожие на крылья летучей мыши.

– Доктор Банкрофт ждет вас, – сказал второй мужчина, мягко, но решительно увлекая ее к двери.

Поль Банкрофт действительно ее ждал.

Не успела за Андреа бесшумно закрыться стеклянная дверь, как он вышел из-за угла, сияя улыбкой, раскинув руки, словно намереваясь заключить молодую женщину в объятия. Но она не сделала ни шагу ему навстречу. Увидев улыбку у него на лице, сморщившую тонкую, гладкую кожу резкими складками, увидев его незатуманенный теплый взгляд, она растерялась, не зная, чему верить.

– Бог мой, Андреа, – воскликнул филантроп, – вы не перестаете меня удивлять!

– Куда вы, туда и я, – сухо ответила Андреа. – Подобно фальшивой монете, я всегда возвращаюсь назад.

– Фальшивых монет не бывает. Бывают только те, которых неправильно поняли. – Поль Банкрофт весело рассмеялся. – Добро пожаловать на факторию.

Андреа всмотрелась в его лицо, ища малейшие признаки гнева или угрозы, но ничего не нашла. Напротив, Поль Банкрофт излучал само добродушие.

– Не знаю, чему больше поражаться: вашему любопытству, вашему упорству, вашей решительности или вашей изобретательности, – одобрительно заметил седовласый ученый.

– Достаточно будет одного любопытства, – осторожно произнесла Андреа. – Все остальное – это лишь следствия.

– Дорогая моя, я вижу в вас потенциал прирожденного лидера. – Взмахом изящной руки с длинными пальцами он отпустил двух крепышей, проводивших молодую женщину до двери. – А в моем возрасте уже пора начинать подыскивать себе преемника.

– По крайней мере, регента, – заметила Андреа.

– Вы хотите сказать, на то время, пока Брэндон еще молод. Понимаете, я до сих пор не потерял надежду на то, что мальчик увлечется семейным делом, однако никаких гарантий нет. Так что, если встречается человек со всеми необходимыми задатками, к нему надо присматриваться внимательно. – В его глазах сверкнули веселые искорки.

У Андреа во рту пересохло.

– Позвольте устроить для вас ознакомительную экскурсию, – любезно предложил Поль Банкрофт. – Право, здесь есть на что посмотреть.

Прошло уже добрых десять лет, решил Тодд Белнэп, с тех пор как Рут Роббинс попыталась убедить его в том, что поездка верхом на лошади – транспортном средстве без рессор и кондиционера – может приносить удовольствие, а не быть чем-то таким, к чему прибегают только в самом крайнем случае. Обратить его в свою веру ей так и не удалось; Белнэп не получил никакого удовольствия от верховой езды, но ему понравилось время, проведенное с нею. Рут выросла в городке Стиллуотер, штат Оклахома, в семье наставника школьной футбольной команды, а в тех местах наставники школьных учебных команд считаются чуть ли не царственными особами. Которых, правда, иногда привязывают к позорному столбу. Мать Рут, уроженка канадского Квебека, преподавала французский язык в другой школе. У Рут были способности к иностранным языкам – сначала с помощью матери она выучила французский, затем другие романские языки, испанский и итальянский. Проведя в четырнадцатилетнем возрасте лето в Баварии, она довольно сносно освоила и немецкий. Рут была без ума от европейского футбола – она любила его не меньше американского, – и во все, что делала, она привносила смесь боевого задора и иронии. Верхом она ездила только в мужском седле; манерность женских седел была не для нее. Люди тянулись к Рут; было в ней что-то такое, что заставляло их раскрываться самым естественным образом. Девочки-подростки делились с ней своими первыми любовными историями, женщины средних лет рассказывали ей о своей семейной жизни, старухи жаловались на финансовые неурядицы. Она могла наговорить дерзостей, но никогда не судила других, и даже самые резкие ее высказывания были проникнуты добротой.

Ровно в полдень Белнэп услышал характерное цоканье копыт по утрамбованной земле. Оторвавшись от крутой стенки оврага, он лениво помахал приближающейся всаднице. Рут с серьезным лицом спешилась и привязала поводья к ветке дерева. В парке было одиннадцать миль дорожек для верховой езды, но это место, вероятно, было из них самым уединенным.