– Скажу без ложной скромности, мне удалось собрать здесь действительно выдающуюся команду аналитиков, – заявил Поль Банкрофт, когда они дошли до центрального зала. Прикрытые жалюзи окна под потолком пропускали в помещение строго дозированное количество света.

– И хорошо их спрятать.

– Да, это действительно весьма уединенное место, – согласился ученый. – Почему – вы поймете, выслушав мои объяснения.

Остановившись, он обвел руками вокруг. За подковообразным столом в окружении полукольца мониторов сидели шесть человек, поглощенных разговором. Один из них, щуплый мужчина с аккуратной черной бородкой, в темно-синем костюме, но без галстука, при приближении Банкрофта встал.

– Какие последние новости из Ла-Паса? – спросил Банкрофт.

– Как раз сейчас мы проводим тщательный анализ, – певучим голосом ответил бородач. У него были изящные, похожие на женские руки.

Андреа оглядела собравшихся за столом, снова чувствуя себя Алисой, попавшей в Зазеркалье.

– Я просто устроил своей племяннице Андреа обзорную экскурсию, – объяснил остальным Поль Банкрофт. Он повернулся к Андреа. – Почти все эти терминалы подключены к мощной системе параллельных процессоров – речь идет не об одном суперкомпьютере «Крэй Экс-ти-3», а о целом помещении, заставленном ими. Вероятно, самый производительный на настоящий день компьютер установлен в Ливерморе, в Национальной лаборатории Министерства энергетики. Следом за ним, говорят, идет система «Блю-Джин» компании «Ай-би-эм» в Йорктауне. Наш, скорее всего, занимает третье место, идя нога в ногу с компьютерами в компании «Сандия»[48]и в Гронингенском университете в Нидерландах. Мы имеем дело с системой компьютеров, способной выполнять сотни терафлопов в секунду – сотни триллионов операций. Возьмем весь объем вычислений, выполненных всеми электронно-вычислительными машинами на Земле за первые полвека современной компьютерной эры, – эта система нарабатывает больше всего за один час. Подобные сверхмощные компьютеры используются для анализа геномов и цепочек ДНК, для предсказания хаотической сейсмической активности, для моделирования процессов, происходящих во время ядерного взрыва, – одним словом, для исследования природных явлений. Наша модель является ничуть не менее сложной. Мы изучаем пласты и каскады событий, влияющих на семь миллиардов жителей нашей планеты.

– О боже, – выдохнула Андреа. – Вы стремитесь добиться максимального блага для максимально большого количества людей – вычисляете формулу счастья.

– Раньше это были пустые слова. На самом деле никто и никогда не предпринимал серьезных попыток ее рассчитать. Количество взаимосвязанных факторов слишком велико. Объемы необходимых вычислений разрастаются в геометрической прогрессии. Однако мы добились определенного прогресса в этом направлении, получили реальные результаты. Величайшие умы человечества мечтали об этом со времен эпохи Просвещения. – У него зажглись глаза. – Мы преобразуем нормы человеческой морали в строгие математические формулы.

Пораженная Андреа молчала.

– Знаете, считается, что объем человеческих знаний удвоился за полторы тысячи лет, прошедших, скажем, от рождения Христа до эпохи Возрождения. За период между эпохой Возрождения и Великой французской революцией он снова удвоился. За век с четвертью от Великой французской революции до появления первого автомобиля, ставшего кульминацией промышленной революции, объем знаний опять удвоился. По нашим оценкам, Андреа, в настоящее время объем человеческих знаний удваивается каждые три года. При этом наши моральные принципы остаются неизменными. Техническое совершенство человека как биологического вида многократно превысило его совершенство в этическом плане. И эта мощная вычислительная техника, к которой мы прибегаем, в каком-то смысле служит нам своеобразным интеллектуальным протезом, средством искусственного расширения наших мыслительных способностей. Но в конечном счете значительно важнее то, что сочетание математических алгоритмов, анализа и компьютерных моделей позволяет нам создать нечто вроде морального протеза. Никто не возражает против того, что НАСА или программа исследования человеческого генома собирают под свои знамена лучшие умы и мощнейшую вычислительную технику, для того чтобы решать определенные технические или биологические задачи, стоящие перед человечеством. Так почему бы нам не позаботиться о благосостоянии нашего вида напрямую? Вот задача, которую мы решаем здесь.

– Но что именно вы имеете в виду? О чем вы говорите?

– Малозначительные вмешательства могут приводить к серьезным последствиям. Мы пытаемся смоделировать цепочку последствий, чтобы оценить результаты нашего вмешательства. Прошу прощения, все это слишком абстрактно, не так ли?

– Можно сказать и так.

Поль Банкрофт бросил на нее взгляд, проникнутый добротой, но твердый.

– Я вынужден положиться на ваше благоразумие. Программа не сможет работать, если ее деятельность обнародовать.

– Ее деятельность… Вы по-прежнему продолжаете говорить загадками.

– А вы, разумеется, относитесь к мерам секретности с подозрительностью, – заметил Поль Банкрофт. – Вообще-то говоря, вы имеете на то все основания. Вам хочется узнать, почему я полностью изолировал эту группу, спрятал ее существование от общественности, в буквальном смысле стер ее с карты. Вам хочется узнать, чтó я скрываю.

Андреа кивнула. У нее в голове роилось множество мыслей, но она понимала, что в данный момент ей лучше говорить как можно меньше.

– Это очень деликатный вопрос, – продолжал Поль Банкрофт. – Но когда я расскажу вам, с чего все началось, надеюсь, вы поймете, почему это так необходимо.

Он пригласил ее в уединенный альков, выходящий на пышный зеленый сад. За окном виднелся бурлящий ручеек, текущий между кустами и цветочными клумбами.

– Необходимо, – повторила Андреа. – Опасное слово.

– Иногда для успешного продвижения благотворительной программы в условиях коррумпированных режимов бывает необходимо установить тех, кто может чинить препятствия, ставить палки в колеса, и заставить их отступить в сторону, возможно, пригрозив публичным разоблачением. Вот так все и началось. – Его мелодичный, полированный голос звучал увещевательно, почти гипнотически. Откинувшись на спинку кожаного кресла с подлокотниками из хромированной стали, Поль Банкрофт устремил взор вдаль. – Это случилось много лет назад. Фонд только что завершил комплекс дорогостоящих работ по водоснабжению в эквадорской провинции Самора-Чинчипе – эта программа должна была обеспечить чистой питьевой водой десятки тысяч крестьян, в основном индейцев-кечуа. И вдруг, как снег на голову, сваливается известие о том, что некий правительственный чиновник, славящийся своей продажностью, решил распорядиться этими землями иначе. Быстро выяснилось, что он собрался продать их одной горнодобывающей компании, которая пообещала ему щедрые отступные.