– Где она? Где?

– Кто?

– Я чувствую ее. Она совсем рядом. Мы нашли ее, нашли! Нашу Праматерь. Прадерево.

Мучительно потянулось время. Пока солнце карабкалось по небу к зениту, мы сидели у тлеющего костра, взявшись за руки, и призрачная морда Вука дополнительно грела мне колени. Потом поиграли с ним немного на опушке, погоняли наперегонки. Доели бутерброды всухомятку, погуляли, а тут уже и время обеда. Костер без колебаний выдал мне все, что было заказано. А после я решила, что хорошо бы проспать хоть пару часов ожидания, отправилась в домик и прилегла на кровать. Крепко обняла подушку, гадая, когда Орлик последний раз на ней спал. Задремала, но скоро проснулась, – слишком много мыслей теснилось в голове.

Больше всего я думала о Параклее, о нашей грядущей встрече. Дочка, конечно, появится здесь, но не для того ли только, чтобы снять с себя заклятие и умчаться прочь, в нормальную жизнь? Я спрашивала себя, виновата ли перед ней, но не находила своей вины. Я любила свою дочь больше всего на свете и не покинула бы ее даже в том случае, если бы Гамелех сам отпустил меня с Орликом. Нас могла бы разлучить – и разлучила – только смерть.

Тут я рывком села на кровати, сна как не бывало. Моя смерть! Мы ведь не договорились с Орликом, что я скажу Властителю! Конечно, он давно разлюбил меня, но уж точно не забыл о своем желании отомстить тому, кто когда-то покусился на его собственность. Наверняка он задавал мне вопросы об этом прежде, ведь я прожила еще пару дней. Но те дни полузабытья в памяти почти не сохранились. Ярким всполохом осталось лишь то, как Орлик дает мне плод, страстно молит: «Если ты в самом деле любила меня, если веришь мне, глотай!»

Я глотаю, огонь в крови, а потом откуда-то возникает Смертная Тень, – и Орлика больше нет. Удивительно, что за все эти дни мы так и не поговорили с ним о случившемся, вроде как ничего особенного тогда не случилось, так, досадный пустячок. Но Гамелех живо устроит мне допрос с пристрастием. И что же делать? Врать, что ничего не помню? А если заставит поклясться на кентроне?

Скрипнула, приоткрываясь, дверь, и я мигом слетела с кровати. Сашка с порога нерешительно заглядывал в приоткрывшуюся щель. Я крикнула:

– Они уже здесь?!

Он затряс своей вечно лохматой головой, протиснулся весь, с видом полнейшей растерянности прислонился к двери спиной.

– А что тогда случилось?

Дятлов пересек комнатушку в пару шагов, сел на кровать, потер руками лицо. Потом сказал:

– Я сейчас бродил по лесу, исследовал, что тут и как. И в один момент будто увидел кого-то. Того, кто вроде как не должен тут оказаться. Хотя, может, показалось, все же другой мир, встряска для моего юного организма.

– Кого ты увидел? – перебила я, уже внутренне перебирая кандидатуры.

– Я не сказал, что увидел. Я сказал, что мне показалось, будто видел. Вила. Кто-то был за кустами, но, пока я добежал, успел скрыться среди деревьев. Солнце стояло за тем лесочком, било прямо в глаза.

– Не может быть. – Я даже головой помотала от такого предположения. – Ему же операцию позавчера только сделали.

– Это да, но вспомни, как регулярно утекал с больничной койки наш общий товарищ Артур, – извини, мне его по старинке легче называть, – а он был ранен куда серьезнее. К тому же я сам доставил в больничку мазь, а эта штука очень крутая. Без нее я до сих пор руку на перевязи носил бы.

В доказательство Дятлов выкинул вперед простреленную руку с плотно сжатым кулаком.

– Да, но не в один же миг она у тебя исцелилась. А потом, Вилли не знает про этот проход, значит, ему нужно было выслеживать нас весь вечер, красться по нашим следам в лесу, тонуть в болоте.

– Дана, он искатель, их учат многим вещам, которые нормальному человеку и не снились.

Но мне не хотелось даже брать в голову подобное предположение – хватало других забот. Например, солнце уже садилось.

– Просто ты однажды видел Вила в лесу, когда совершенно этого не ожидал. Может, теперь вдруг по аналогии вспомнилось? Или ты думал о друге и случайно коснулся березки-оборотня, у нас тут и такое имеется.

– Может быть, – как всегда легко согласился со мной Сашка. – Я и сам так подумал и даже говорить тебе не хотел, но потом все же решил, что надо нам быть осторожнее. Вдруг он должен был не только передать, чтобы ты отправилась в Навию, но и последовать за тобой ради каких-то целей?

– Например?

– Ну, вдруг тем ребяткам нужно, чтобы проклятие-имени-тебя все же осуществилось. Кто-то же должен свести тебя с тем всадником, который упоминается в пророчестве?

Я невесело рассмеялась от такого предположения:

– Зачем это всадникам? Мы все попадем в небесный Кречет, иначе говоря, просто-напросто умрем. Да, мы снова обретем наши вечные души, но не думаю, что в этом их цель.

Сашка выразительно пожал плечами. Посмотрел на кровать, оглянулся на вид за окном, уже утративший четкость в преддверии сумерек.

– Похоже, пора снова разводить костер, заказывать ужин плюс мне раскладушку.

– Нет-нет, Орлик обязательно вернется! – испуганно ахнула я.

– Дан, ну ты только не психуй, мало ли какие обстоятельства. Не появится сегодня – прилетит завтра с утра. Как вариант: охрана дворца устроила волокиту с проверкой его личности. Или главный этого мира хочет, но не может сюда нагрянуть из-за дел государственной важности.

Я в отчаянии помотала головой. Сашка не знал этого мира, не понимал, что эти варианты тут невозможны. Если бы Орлик все же не смог попасть в Блишем, он вернулся бы назад, не оставил нас тут на ночь одних. Хотя, может, Дятлов все это понимает, судя по тому, как быстро исчезла с его лица показная веселость. Теперь он стоял с опущенной головой, весь в плену невеселых мыслей.

– Саш, ты чего это? – позвала я.

– Да так, историю одну вспомнил, еще из моей детсадовской жизни.

– Так расскажи, хоть отвлекусь.

– Ладно. В общем, был у меня тогда друг Толик, ты его никогда не видела, в школу он пошел в другом городе. У наших воспитательниц был такой психологический прием: когда мы возвращались после дневной прогулки и выстраивались у столиков с обедом, сначала разрешали сесть тем, кто во время прогулки не бесился, не получал замечания, а, наоборот, что-то полезное делал, типа прибирал игрушки, сухие веточки собирал. В последнюю очередь садились те, кто лоботрясничал, только играл и бегал. Вроде разница в секунды, но ощущалась болезненно. Я, как ты можешь догадаться, был приличным ребенком, всегда помогал воспитательнице и за стол садился в первых рядах, а вот Толик всякий раз стоял дольше остальных. Но однажды он придумал какую-то новую замечательно интересную игру, и я так увлекся, что обо всем забыл, даже не услышал, когда было велено возвращаться в группу. И пришлось постоять, было стыдно и жутко одиноко. А потом мне на тихом часе кто-то нашептал, что Толька это сделал специально, сбить с меня спесь. И я, как последний идиот, повелся, высказал ему. Никогда не забуду, как он на меня посмотрел, отвернулся и побрел к ограде мать дожидаться. Не знаю, Данка, мог я ребенком так думать или это уже потом у меня оформилось, но я решил, что буду всегда верить друзьям, до последнего, хоть весь мир тверди, что я не прав. Кстати, с Толянычем мы помирились, потому что я с того дня за каждым обедом стоял ровно до тех пор, пока не сажали его и вообще всех. Воспиталки просекли это и свернули свой воспитательный эксперимент.