Сделав два поворота, ущелье вывело отряд в густой лес. Из-за ближних деревьев выехал Гефестай.

– А мы вас заждались уже, – сообщил он, улыбаясь.

– Как там консул? – поинтересовался Сергий.

– Бодр и весел!

– Поехали тогда.

Отставшие и прикрывавшие отход соединились с «основными силами». Отряд двинулся через лес – по каменному крошеву осыпей, по руслу ручья, чтобы меньше оставлять следов.

За лесом обнаружились поля гаоляна. Метелки вымахали выше роста человека: хорошо скрывали лошадей и даже всадников.

На тракт выезжать не стали, двинулись по ухабистой грунтовке, проложенной между лесом и полем. На юг.

Ближе к берегам Янцзы воздух стал влажным, одежда отсыревала, и солнце не могло высушить ткань. Мокрые пятна удалял лишь жар костра.

Приближение великой реки узнавалось и по другим приметам – теперь дорога или петляла меж озер и болот, или одолевала их по насыпанным дамбам.

И вышла к порту Ханьян.

Городишко сей был мелковат, его даже крепостная стена не огораживала. Жили тут перевозом – десятки барок-плоскодонок и сампанов сновали с северного берега к южному и обратно. Везли все – людей, коров, сено, горшки, зерно, лошадей.

Сергий не стал рисковать – прошла уйма времени, и посланные из Лояна гонцы давно бы добрались до Ханьяна, даже если бы двигались неспешным шагом. А римляне, как-никак, беглые преступники. Давашфари и вовсе оскорбительница Божественности и Величия…

Лобанов решил сходить на разведку, взяв с обою Го Шу и Лю Ху. Напялив на голову вислую соломенную шляпу, он сильно сутулился и загребал ногами. Даос и конфуцианец плелись рядом.

Конные стражники попадались на каждой улице, но поди пойми, по какому они тут делу…

– Пойдемте к реке, – тихо скомандовал Лобанов. Философы кивнули.

Сергий так низко клонил голову, что лишь запах тинистой влаги поведал ему о близости Янцзы.

Купцы и земледельцы толпились у пристани, ругаясь с лодочниками, стражники равнодушно слонялись в толпе, угодливо расступавшейся перед ними.

Принцип-кентурион остановил взгляд на вместительной барке. Если другие плавсредства преодолевали водную преграду с помощью весел, то барка двигалась на гужевой тяге – прочный канат, связывающий ее с обоими берегами, перетягивался упряжками волов – в ту или в другую сторону.

Нет, покачал головой Лобанов, это судно «на привязи» не годилось – попробуй-ка незаметно на нем устройся целым отрядом, да еще с табуном лошадей. Но не вплавь же одолевать великую реку!

Го Шу легонько толкнул принципа и подбородком указал на судно оригинальной конструкции – это был катамаран из двух барок, сплоченных дощатым настилом – хоть стадо коров перевози на нем. Хоть табун лошадей…

Сергий достал из кошеля два кушанских динара и протянул их Го Шу.

– Договоритесь с перевозчиками, – сказал он. – Пусть они поднимутся по реке и пристанут к берегу в безопасном месте, где мы и сядем. Поманите их сперва одной монетой и пообещайте, что отдадите другую на том берегу.

– Да за такую цену они сумеют унять любые страхи, – уверил его Лю Ху.

Конфуцианец оказался прав – на предложение философов перевозчики закивали так, что, казалось, у них головы оторвутся.

Вскоре катамаран неспешно двинулся вверх по течению, толкаемый веслами и шестами, медленно пропадая в тумане, а Лобанов выскользнул из города. В рощице его поджидал Эдик.

– Ну, как?

– Все в порядке, и даже лучше, – ответил принцип, вскакивая на коня. – За мной!

Вывести отряд к берегу западней Ханьяна было делом непростым – весь путь вился мимо болот, по топким перемычкам меж маленьких озер. Но вот и река. И катамаран, медленно подходящий к берегу.

Сергий завел своего коня на палубу последним. Перевозчик закрыл дверцы в ограждении, махнул рукой гребцам. Те дружно окунули весла в мутную воду, и катамаран поплыл. В его правый борт била волна, течение сносило судно, а из реки то и дело выныривали пресноводные дельфины.

Был полдень, но солнце не смогло разогнать туман. Зато ветер смог – мощное дуновение сдуло белесую пелену, открывая всю долину, холмистую и зеленую. У северного берега, ниже по течению, из воды вырастали скалы, дальше лепились дома рыбаков, поднятые на сваях.

– Янцзы как граница, – негромко проговорил Го Шу. Даос стоял, сгорбившись, и смотрел на колыхание вод.

– Переживаешь? – спросил его Лобанов.

– Да, – просто сказал Го Шу. – Я вполне понимаю своих бывших соратников, они не зря подвергли нас осмеянию и позору. Мы действительно прониклись духом запада, духом вольницы. Мы изменились, сами не ведая того. Я помню, как вы спорили с нами, и как мы защищали правила и устои жития, которое, однако, перестало быть нашим. Понял я это поздно, уже здесь. Признаться, я, как, впрочем, и Лю Ху, был в смятении, ибо не находил себе места в той строгой и упорядоченной жизни, которая текла в Поднебесной извечно. А мы трое оказались вырванными из нее на целых три года! И уже не смогли вписаться обратно. Нет, не в этом дело… Мы не хотели более занимать отведенное нам место! Нас раздражала иерархия, мы перестали видеть смысл в системе отношений ханьцев. То, что раньше казалось нам гармоничным, предстало иным – надуманным, искусственно усложненным и запутанным.

Почему, спрашивал я себя, тай-хоу устанавливает свои законы для всех? Разве справедливо то, что она творила, возводя в Сыновья Неба собственных сыновей? По какому праву? Где польза и смысл в безраздельном владычестве братьев Дэн? Отчего одним можно все, а другим – ничего?

– Мой драгоценный Го Шу, – мягко сказал Сергий, – вы задаете правильные вопросы, желая странного. Но стоит ли так превозносить Запад? И вы, и мы видели всякое. Да, Рим – оплот цивилизации, но несвободы и несправедливости и там предостаточно. Что вам сказать? Тутошнюю систему я понимаю с трудом – и не принимаю вовсе, но она самая устойчивая и работающая. Рухнула Эллада, и Рим рухнет, а Поднебесная останется неизменной на тысячи лет.

– С этим спорить не буду, – слабо улыбнулся Го Шу. – Просто я примеряю ваши обычаи и нравы на себя лично, не толкуя суть их широко и всеобъемлюще. И нахожу, что способен не только привыкнуть к ним, руководствоваться ими. Я прекрасно знаю, что Рим не идеален, но… Как вам объяснить? Сколько раз я пытался втиснуть тамошние реалии в здешние постулаты, и у меня это плохо выходило. Боюсь, вам просто не понять, что значили для нас те три года. Свободно заходить в роскошнейшие термы, где любой мог купаться или париться, а после знакомиться с новыми книгами или наблюдать, как голые женщины играют в мяч… Выбирать – самим выбирать! – важных чиновников…

– А вот эту отрыжку демократии я бы не счел достоинством, ибо выборы – везде и всегда! – предполагали не столько волеизъявление народа, сколько взяточничество, подкуп и обман, возвышение дураков, самых наглых и беспринципных, готовых идти по головам и трупам.