— Отпусти мою руку, — не своим голосом попросила я, отворачивая от него лицо.

Меня трясло и почти тошнило от страха. Из-за событий, пережитых в детстве, у меня было особенное отношение к любым проявлениям насилия.

— Да, согласен, — Сергей отпустил мою руку и, перепрыгнув через скамейку, притянул меня к себе, — это было дерзко.

— Это было мерзко, — задыхаясь от слез, выдавила я.

— Прости, — попросил он, сильнее прижимая меня к себе. — Я хотел сказать вовсе не то. Просто вырвалось.

— Никогда не хватай меня так больше, — тяжело дыша, жалобно простонала я.

— Конечно, прости, прости меня. — Он ослабил объятия и прикоснулся губами к моей руке.

— Хорошо, — освободив руку, я села обратно на скамейку, сжимаясь в комочек.

Я умоляла себя не давать волю слезам. Донских сел рядом, сгорбившись, и достал очередную сигарету. Он мял её между пальцев, не зная, чем заполнить молчание. Наши плечи почти соприкасались. Я достала из пакета булку, принялась крошить ее и кидать толпившимся на асфальте голубям.

Донских зажал в зубах сигарету, вынул её, помял в руках, вновь прикусил и, наконец, спросил:

— Чем он лучше меня?

— Ничем. — На мгновение я замерла. — Рядом с ним я сама становлюсь лучше. Вот и всё отличие.

— Ясно, — процедил он после недолгого молчания и запустил сигаретой в бетонную урну, стоявшую рядом со скамейкой.

— Я не хотела тебя обидеть, ты красивый, сильный, наверняка и замечательный человек, но… Давай будем держать дистанцию, хорошо?

— Не знаю, получится ли, — задумчиво произнес Донских, подцепив пальцами свою папку.

Он открыл её и вынул листок.

— Может, — робко спросила я, пытаясь рассмотреть написанное на бумаге, — ты позволишь мне зайти к брату вместе с тобой?

— Я и так делаю для тебя слишком много исключений. — Сергей развернул документ лицевой стороной ко мне. — Сосед Яковлевой принял слишком большую дозу дигоксина. Это сердечный препарат. Вот заключение лаборатории.

— Сосед? — уточнила я, вглядываясь в буквы. Листок колыхался в его руках. — Точно, ты ведь говорил мне по телефону. Думаешь, это убийство?

— Не знаю. Ты помнишь его фамилию? — загадочно ухмыльнулся представитель закона.

— Откуда мне это знать, — смутилась я, чувствуя, как засосало под ложечкой.

— Ну, как же, — улыбнулся Донских, отдернув листок. — Должна знать. Мать погибшей описала девушку, которая у него на днях ошивалась. И что удивительно, она стопроцентно подходит под твое описание. Не знаешь почему?

Я застыла, боясь пошевелиться. Сердце сжалось в комок от испуга. На моем лице наверняка отразились все переживания.

— Сообщил ли я кому-то? — продолжил он, убирая документ в папку. — Пока нет. А стоит ли сообщать?

— Это была не я, — мне пришлось глубоко вдохнуть, чтобы не выдать себя.

— А если кто-нибудь узнает и захочет провести опознание? — его голос приобретал угрожающий оттенок.

— Ты меня что, шантажируешь сейчас?! — возмутилась я.

— Допустим, я промолчу об этом. — Донских хитро прищурился и сложил руки на груди. — Хотя ради чего мне это делать?

Его слова привели меня в бешенство.

— Я в такие игры не играю, — воскликнула я, вскочив. Донских остался неподвижен: просто смотрел на меня и улыбался. Собрав пакет с остатками еды, я запустила его в урну. — Рассказывай, кому хочешь! Можешь посадить моего брата, меня, всю мою семью или найти еще пару козлов отпущения, но это не изменит моего отношения к тебе.

— Успокой свои нервишки и сядь, — ледяным тоном приказал Донских.

— Нет! — Я схватила сумку, готовясь уйти.

— Ты расскажешь мне, что делала там, — он оценивающе посмотрел на меня и покачал головой, — иначе я не смогу тебе помочь.

Сеня лежал в прежней позе: руки по швам, ноги вытянуты. Он был бледен и слаб, но глаза его были открыты, взгляд перемещался по потолку, исследуя каждый сантиметр. И это меня несказанно порадовало.

Мы прошли в палату. Он дернул губой, будто проверяя, слушаются ли мышцы лица, и осторожно изобразил подобие улыбки.

— Приятно видеть тебя без маски. Дышишь сам. С возвращением! — На мои глаза навернулись слезы.

Я села на край кровати и дрожащей рукой погладила его по плечу. Арсений не отрывал взгляда от меня. Хотелось броситься к нему на шею, но что-то говорило о том, что подобные действия могут причинить брату боль или неудобства.

Мама, прикрывая рот ладонями, роняла слезы у окна. Донских не просил нас выйти и не затыкал рта. Я была благодарна ему за это. Он тихо подвинул стул, достал бумаги из своей папки и сел возле постели Арсения. Доктор потоптался и остался стоять в дверях.

— Привет, здоровяк, — прошептал брат осипшим голосом.

Из моих глаз ручьем брызнули слезы. Он шевельнул рукой, и я тотчас обхватила его ладонь.

— Надеюсь, вы это мне, — рассмеялся Сергей и тут же вернул лицу серьезное выражение. Он достал свое удостоверение и показал брату. — Майор Донских, я веду дело об убийстве Марии Яковлевой и вынужден задать вам несколько вопросов. Можно?

— Да, — Арсений перестал улыбаться и с силой сожмурил закрытые веки.

— Если вам тяжело говорить, старайтесь отвечать кратко. — Донских сел поудобнее и взял ручку. — Вы были в квартире убитой Марии Яковлевой вечером 20 мая?

— Да, — ответил Арсений, открыв слезящиеся глаза.

Я одобрительно кивнула и крепче сжала руку брата.

— Во сколько вы пришли туда? — продолжил Сергей.

— В девятом часу, наверное, — прохрипел брат и прочистил горло, — я работал до восьми.

— С какой целью вы туда направились?

— Я… нашел записку на столе в офисе. Там был ее адрес с просьбой прийти для разговора. И о том, что моей семье угрожает опасность. Я сразу бросился туда.

— Входная дверь была открыта?

— Я собирался постучать. — Арсений замолчал, ненадолго задумавшись, и затем продолжил: — Задел дверь, и она распахнулась.

— На двери не было повреждений?

— Нет. Вроде нет.

— Свет горел?

— Только в коридоре.

— Что вы увидели?

— Сначала ничего особенного. — Сеня невольно вздрогнул, вспоминая. — Сделал шаг. Позвал. Никто не откликнулся. Я вошел и машинально прикрыл за собой дверь. А потом… рассмотрел, что в конце коридора, в проходе, лежит тело женщины.

— Вы не видели ее прежде?

— Никогда.

— Она была жива?

— Думаю, нет. — Арсений выдохнул. — Там было море крови на полу.