Голос Габриэля становится восторженным. Он стоит у стола, опираясь на него, пьет вино и мечтательно смотрит в черное окно.

Матвей молча слушает Князя. Сидит неподвижно и с трудом сохраняет спокойствие, а на его высоких скулах ходят желваки. Взгляд устремлен вниз, на мягкий персиковый ковер, веки слегка опущены, чтобы прикрыть пожар, охвативший его и без того растерзанную и наскоро сшитую душу.

– Чтобы попасть в «Легион» побыстрее, ей суждено было провести игру с твоим братом. «Ты станешь одной из нас, если из-за тебя добровольно уйдет из жизни человек», – цитирует Габриэль. – Она сама выбрала это задание. Ей было так интересно! К тому же у нее была кандидатура – твой брат, влюбленный в нее до безумия. Впрочем, ты ее понимаешь, ты ведь такой же, ты выбрал то же самое, когда пришел к нам. Тебе не снится та девушка, нет? Она была милой.

Грубые швы на душе Матвея рвутся, истончаются; вот-вот она снова расползется на части, но он терпит.

– А потом власть над телом захватила Ангелина, – продолжает Габриэль, – почти сразу после гибели твоего брата. Не знаю, что произошло. Роза могла появляться урывками. Она и сейчас появляется ненадолго. Но Ангелина всегда возвращается и захватывает власть. Что-то сделало ее слишком сильной… Впрочем, я не специалист в этой области психиатрии. Но самое забавное – Ангелина ничего не подозревает. Представляешь?

Габриэль залпом допивает воду и полощет горло. Звуки кажутся Матвею настолько неприятными, что ему хочется встать и врезать Князю. Но, разумеется, он держит себя в руках. Он сильный. Он может.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше? глухо спрашивает Матвей, чувствуя себя полным идиотом, жалким куском мяса.

– Это была интересная загадка, – пожимает острыми худыми плечами Габриэль. – Хотелось узнать, сумеешь ли ты разгадать ее. Ты ведь удивлен, правда? Это так здорово – удивляться. Многие из нас давно не способны на это. Поэтому приходят в «Легион». Я даже тебе завидую, друг.

Матвей разбит. Раздвоение личности? Он никогда и не думал над этим. Считал, что Ангелина – маленькая жестокая стерва, которой нравится чужая боль и ощущение власти над людьми. Она не из категории скучающих богатых мальчиков и девочек – она из психов, тех, у кого чужие слезы вызывают радость. Именно поэтому он слал ей цветы, четное количество, чтобы зацепить ее безумие. Именно поэтому постоянно играл с ее эмоциями – переставлял настройки на эквалайзере чувств, заставляя ее ощущать то страх, то влечение, то ненависть. Потому что думал: «Ангелина – чертова психопатка. Психопатка, к которой немыслимо тянет. Которой по вкусу токсичные отношения. Которая узнает вкус его мести – за брата, за то, что довела его до самоубийства». Но когда он целовал ее, сам испытывал то отвращение, то возбуждение, то нежность. Привязывая Ангелину к себе, он все больше и больше привязывался к ней сам. Сходил с ума. У нее раздвоение личности. Убийца его брата скрывается в ее теле. В теле девушки, которую он полюбил вопреки всему на свете и ненавидел себя за это.

– Что ж, спасибо, что открыл мне глаза. Я пойду. Нужно многое обдумать, – бесцветным голосом говорит Матвей.

– Иди, конечно, мой друг, иди. И аккуратнее за рулем. И еще, – мягко останавливает его Габриэль, когда Матвей подходит к двери. – Я знаю, что ты не такой, но… ты не должен делать ничего, что может навредить клубу. И игра – она состоится. Тебе придется сделать выбор. Ты обещал.

– Сделаю, – не оборачиваясь, кидает Матвей и уходит.

Габриэль улыбается. Когда за Матвеем закрывается дверь, он смеется и запихивает в рот землю из цветочного горшка.

Через несколько дней Матвей узнает, что сестра того парня с собрания покончила с собой в СИЗО, куда попала спустя семьдесят два часа после задержания по статье 228. Говорят, она была слишком сильно напугана, не смогла пережить случившееся. Что было с ее братом дальше, история умалчивает. Но знаменитый певец так и не появляется.

Демоны торжествуют.

«Звездный шрам на моем сердце горит, пульсирует и светится, но этот свет видишь только лишь ты, замечаешь его отблески в моих глазах, когда я смотрю на тебя. Но эта боль мне нравится: смешиваясь с нежностью, она превращается в страсть.

Я не думала, что моя грудь способна вместить в себе столько эмоций и ощущений. Я чувствую себя палитрой, в которой смешиваются разные цвета. От венецианского пурпурного до изумрудного. От кобальта синего до тицианового. От кадмия желтого до фиолетового. И когда все эти цвета смешиваются, когда эти чувства переплетаются между собой, когда все соединяется. Наверное, это любовь.

Мне нравится, что дома столько цветов, и я согласна, чтобы они наблюдали за мной; я верю, что цветы – твои глаза. Я готова прощать тебе твои недостатки, я готова узнавать тебя заново каждый день, я готова. Я так сильно люблю тебя. Так сильно, что под моей кожей оживает бирюзовое холодное море, а в сердце расцветают красные маки. Так, что готова даже принять смерть от твоих рук. Лишь обещай мне быть нежным и осторожным…»

Я откладываю ручку в сторону и провожу пальцем по тонким гладким страницам, ощущая подушечками пальцев легкую, почти незаметную выпуклость букв.

Я люблю писать. Долгое время я не держала кисти и карандаши, но ручки всегда были со мной, став моей слабостью. Я с удовольствием пишу лекции и записываю в дневник свои мысли и делаю зарисовки. Когда в моей жизни появился Поклонник, я перестала открывать дневник – страх не давал мне это сделать. Но сегодня мне хочется рассказать ему о своих чувствах, и я с удовольствием вывожу каждую букву.

Я люблю Матвея. Кому-то это покажется настоящим безумием, но я не в силах совладать со своими чувствами. Когда мы рядом, нас тянет друг к другу с непреодолимой силой. И я не хочу ей сопротивляться. Думая о нем, я рисую в дневнике розы, ирисы и васильки. А потом словно в трансе рисую девушку. Когда я прихожу в себя, то роняю ручку. У этой девушки отвратительное лицо со звериным оскалом.