Демон. Он хохочет. Я спешно обвожу девушку и заключаю в круг. В детстве я часто делала так, когда, рисуя людей, понимала, что их лица выглядят словно морды, и чтобы защититься от них, чтобы не дать вылезти из листа, я очерчивала вокруг них защитные круги.

«Ты не покинешь моей головы, демон», – говорю ему я. «А ты никогда не узнаешь правды», – говорит демон моим голосом и снова смеется.

Скоро все поменяется.

Матвей приезжает за мной ранним утром, таким ранним, что кажется, будто на улице еще ночь. Он выглядит невыспавшимся, лицо его осунулось, а глаза безумно уставшие, но я не задаю вопросов – понимаю, что не стоит этого делать. По крайней мере сейчас.

У него разбиты костяшки на правой руке – я сразу замечаю это и спрашиваю осторожно:

– Что случилось?

Матвей отвечает, что ничего, но я понимаю, что это ложь.

– Ты бил по стене? – говорю я, беру его руку в свою и дую на раны.

Его руки слегка подрагивают. Меня это пугает.

– Даже если и так, то что? – недовольно спрашивает он.

– Не причиняй себе боль, – тихо прошу я. Если тебе тяжело – кричи. Но только не бей себя.

Кажется, он видит в моих глазах что-то такое, отчего усмешка, появившаяся на его губах, исчезает. И Матвей медленно мне кивает: не будет.

– Это ведь как те шрамы, – замечаю я едва слышно. – Ты же сам нанес себе эти порезы?

Он потрясенно на меня смотрит. «Как?» – читается в его глазах.

– Я долго думала над этим, – признаюсь я. Никак не выходило из головы. Ты не их тех людей, которые подпустят врага так близко. И не станут ничего делать, пока их полосуют ножом. Слабый довод, да, согласна. Но я уверена в своей правоте.

– Ты действительно права. Иногда ты все-таки умеешь читать людей, признаю. Это было после двойных похорон, и я надрался, как свинья, – признается Матвей. – Слетел с катушек.

Я обнимаю его – ну как я могу не сделать этого? Как? Почему-то он не сразу обнимает меня в ответ. Не знаю, что с ним сегодня. И почему он не говорит мне, что случилось. Если честно, я безумно рада, что Матвей рядом со мной. И дело не в том, что я соскучилась по нему, хотя мы только-только расстались. Дело в том, что я никогда не чувствовала рядом крепкого плеча, на которое можно было опереться, а сейчас, впервые в жизни, я понимала, каково это, когда рядом надежный человек. Мой парень. Я называю его волчонком, целую на светофорах, глажу по волосам мои руки так и тянутся к нему. Его ладонь изредка ложится на мое колено – сегодня я в юбке.

Мы едем на Казанский вокзал, и я вся в предвкушении – так соскучилась по своей маме.

– Ты ни разу не назвал меня принцессой, – капризно говорю я, когда мы выходим на улицу.

Холодно, и дует ветер, несущий стужу.

– А нужно? Я ведь не принц, а злобный волк, откликается Матвей.

– Я люблю своего злобного волка, – смеюсь я и тянусь за поцелуем, но не получаю его.

Мы идем встречать маму. Ждем поезд, стоя на перроне. Он вот-вот прибудет, и я то и дело смотрю на часы и на рельсы, освещенные фонарями. Еще немножко, еще совсем чуть-чуть, и я увижу ее! Познакомлю с Матвеем… Интересно, он понравится ей? Я надеюсь, что да.

– Если бы тебе предложили заплатить за успех счастьем близкого человека, что бы ты сделала? спрашивает вдруг Матвей.

Я удивленно на него смотрю – он умеет поражать.

– Какой странный вопрос. Почему ты спрашиваешь об этом?

– Интересно твое мнение. Если бы тебе сделали предложение – ты станешь одной из самых известных художниц в обмен на то, чтобы подложить наркотики Алисе, что бы ты сделала? При условии, что ее бы посадили, а про тебя не узнали.

– Вопрос из разряда абсолютно глупых. Это как тот твой вопрос про душу – продала ли бы я ее.

– Так что бы ты сделала? – не успокаивается Матвей.

– Послала бы людей, которые это предлагают. Далеко и надолго. А что бы сделал ты? – спрашиваю я, видя, что рельсы подрагивают, – скоро появится поезд, я уже слышу его.

– Я? – задумывается Матвей и вдруг улыбается. Предложил бы ему выбрать: в лицо или под дых.

– Ударить? – смеюсь я, и он тоже смеется, но как-то странно, нервно.

Приближается поезд, и мы наконец встречаем мою маму. Матвей помогает ей с сумками, а я обнимаю. Она немного поправилась – больше нет той болезненной худобы, она загорела, и кажется даже, что похорошела. Море определенно пошло ей на пользу. Ей и ее легким. Мама гладит меня по волосам, разглядывая мое лицо, и улыбается. А я улыбаюсь в ответ. Кажется, она пахнет рассветами.

– Все хорошо, Веточка? – спрашивает она. – Ты так похудела… Наверное, совсем ничего не ела?

– Ну что ты, мама, – смеюсь я. – Жрала как конь! Матвей, подтверди!

– Как пони, – отвечает он.

– Это Матвей, – спохватываюсь я. – Мой парень… А это моя мама, Наталья Александровна.

– Я столько о вас слышала, – говорит мама Матвею, с улыбкой разглядывая его. – Очень рада с вами наконец познакомиться.

– Надеюсь, она говорила не только плохое? спрашивает Веселов.

– Ну, что вы, что вы, – отвечает мама. – Веточка рассказывала, какой вы красивый и смелый.

– Мама! – возмущаюсь я. – Не было такого!

– Даже так? – деланно улыбается Матвей. Обычно Ангелина дает мне понять, что я страшный.

– Дочка, – укоризненно смотрит на меня мама.

– Такого тоже не было! – кричу я, а они смеются.

Мы идем к машине. Я и мама садимся сзади и всю дорогу болтаем. Она рассказывает о море, о тете Тане и ее семье, о чистом воздухе, а потом расспрашивает о чем-то Матвея. Всю дорогу я еду с улыбкой. Со мной рядом два близких человека, не хватает только Алисы. Пусть круг моего общения узок, зато люди у меня самые-самые.

Мама затаскивает Матвея в гости, хотя тот хочет уйти.

– Нет, останься, – прошу его я. – Я полночи стряпала наполеон, ты обязан его попробовать!

Мы сидим на кухне втроем целый час. Матвей очень любезен с мамой и, кажется, нравится ей. Когда он все-таки уходит, она пытается всучить ему контейнер с несколькими кусками торта, что приводит его в замешательство. Кажется, с таким он раньше не сталкивался. Контейнеры ему приходится взять – мама умеет уговаривать.

– Рада, что моя дочь выбрала вас, – говорит мама перед его уходом. – Надеюсь, пока вы рядом, защитите ее.

Матвей только кивает и прощается.

– Такой одинокий, – говорит мама, когда мы остаемся вдвоем. – Ты его береги, ладно, Веточка?

– Сберегу, – обещаю я и снова вспоминаю Габриэля.

Пауки, что засели под моей тонкой кожей, начинают шевелиться. Я чувствую, что эта встреча произошла неспроста. Он чего-то хочет. Он хочет меня сломать. Я засыпаю, и мысли мои скачут от Матвея к Габриэлю. Мне снова снится странный сон, где я вновь ребенок.