В просторной комнате светло и тепло. За приоткрытым окном солнце золотит зелень, дует свежий летний ветерок. Я с ногами сижу в желтом кресле с деревянными подлокотниками и дую губы. Мне не дали поиграть с детьми на улице и заставили прийти домой.

Мама – другая мама, с кудрявыми волосами – отчитывает меня.

– Ты не должна больше с ним играть, дочка. Он плохой мальчик.

– Почему? – спрашиваю я. – Он знаешь какой веселый!

– Этот мальчик ударил твоего старшего брата, твердо говорит она.

– Но это он начал, мам! – спорю я. – Валя ударил брата того мальчика! Подошел и дал камнем по голове! Он плакал! А потом пришел его старший брат и ударил Валю.

Мама хмурится.

– Ты не врешь? – спрашивает она.

Я мотаю головой из стороны в сторону. Мама вздыхает. Кажется, ей надоели бесконечные детские разборки.

– Валентин! – повышает она голос. – Валентин, подойди сюда!

На пороге появляется худой невысокий мальчик со светлыми волосами и острыми коленками. Тонкое лицо испуганно, на щеке ссадина, губа разбита.

– Валентин, присядь, – приглашает его мама на соседнее кресло, и он, ссутулив плечи, идет и садится.

– Ты ударил того мальчика? – спрашивает она.

Он опускает голову, сжав ладони между коленками.

– Валентин, скажи правду, – просит мама. Я же все равно узнаю ее.

Брат поднимает на нее ангельские заплаканные глаза.

– Да, – шелестит он.

Мама хмурится:

– Из-за чего?

– Он меня обозвал.

– Не ври! – кричу я. – Не обзывал! Мы вместе играли!

– Ты можешь идти, – говорит мне мама и смотрит на старшего брата. – А ты, пожалуйста, останься.

– Ночью к тебе придет монстр, – шепчет он мне, пока мама отвечает на звонок папы. – Он наказывает плохих девочек.

Я иду к двери, оглядываюсь и вижу, как он на меня смотрит – с такой ненавистью, что пробирает дрожь. Я не люблю своего старшего брата. Я боюсь его. Потому что он знает монстра.

Мама проводит с Валентином долгую разъяснительную беседу о том, что нельзя бить других детей. Потом она уезжает вместе с папой в аптеку, а я остаюсь дома и кручусь около приходящей домработницы. Не поднимаюсь на второй этаж.

На этом мой сон заканчивается, но я не просыпаюсь – просто падаю сквозь пространство и время туда, где ничего не существует.

«Ночью к тебе придет монстр». «Ночью к тебе придет…»

Я слышу, как плачет ребенок. Просыпаюсь и тоже плачу. Я проклята. Я думала, что ненавижу цветы, но я ненавижу себя.

Матвей пропадает. просто исчезает из моей жизни, будто бы его в ней и не было, будто бы не было наших отношений – непростых, с горчинкой и нотками сумасшествия. Вызывает во мне чувства и уходит.

Я звоню ему, но его телефон недоступен. Пишу, но он не читает сообщения. Я не понимаю, в чем дело. Сначала мне кажется, что он на меня обиделся, что я в чем-то перед ним провинилась. А потом мне начинают мерещиться всякие ужасы – вдруг с Матвеем что-то случилось, а я и не знаю? Вдруг сейчас, именно в эту минуту, я нужна ему? Вдруг?..

Вечером второго дня я с трудом нахожу телефон Константина у себя в телефоне и спрашиваю о Матвее. Голос его водителя приветлив, но ответ заставляет съежиться.

– Матвей занят и просит его не беспокоить, – говорит Константин.

– С ним все хорошо? – спрашиваю я.

– Да, хорошо. Но он должен сосредоточиться на делах – возникло кое-что срочное, требующее его вмешательства. Матвей буквально ночует в офисе. Не переживайте.

Мне кажется или я слышу в его голосе жалость?

Я благодарю Константина, выключаю телефон и падаю на кровать. Теперь вместо страха мною овладевает злость. Да, я понимаю: Матвей – наследник огромного состояния, на нем лежит слишком много ответственности, но неужели он не мог найти двадцать секунд, чтобы позвонить мне или написать сообщение?

Я думала, что он изменится, но Матвей остается все таким же эгоистом, как раньше. В таком случае он может ждать от меня соответствующего отношения.

Его нет еще пару дней. Мне кажется, что моя любовь начинает превращаться в ненависть. Я все время думаю о нем – его имя звучит то в моих проклятиях, то в молитвах. Я не могу сосредоточиться на учебе, на подготовке к конференции, даже на домашних делах.

Мама с беспокойством спрашивает меня, все ли в порядке, а я отвечаю, что все хорошо, и пытаюсь улыбаться. Однако она понимает, что мое настроение связано с Веселовым.

– Вы с Матвеем поссорились? – спрашивает она со вздохом.

– Поссорились, – говорю я и сжимаю зубы.

– Ничего, – гладит меня по волосам мама. У влюбленных так часто бывает.

– А вы с папой ссорились?

Мама на мгновение отводит глаза.

– Не помню, – неуверенно отвечает она.

В отличие от меня мама не умеет лгать.

– Вы не ссорились, – говорю я, – потому что действительно любили друг друга.

– Мы были взрослее и разумнее, Веточка. Понимали бесполезность ссор и скандалов и если обижались друг на друга, то прямо говорили об этом и старались решить проблему. Главное – говорить.

Я с ней согласна. Только вот Матвей исчез без разговоров.

– Матвей – хороший мальчик, – продолжает мама. – Горячий, но влюбленный. По его глазам видно.

Я грустно улыбаюсь. Интересно, что видно в моих глазах?

Алиса говорит, что Веселов – мерзавец.

– Нам нужно расстаться, – говорю ей я.

– Такими, как он, не разбрасываются, – отвечает она, когда мы идем по Арбату вечером после университета, где меня сегодня здорово отчитали за плохо подготовленное домашнее задание. Впервые за время моей учебы.

– Такими – это какими? – спрашиваю я.

– Богатыми, – многозначительно отвечает Алиса. – Ты вообще в курсе его состояния? Боже, Ланская, да любая бы вцепилась в такого парня, как Матвей Веселов, и не отпускала бы. Подумаешь, пропал! Вернется!

– А если он сейчас не один? – спрашиваю я злым голосом. – Если он нашел кого-то еще? Если он стал чьим-то чужим Поклонником?

От одной мысли об этом меня начинает трясти. «Ты всегда сможешь его убить», – веселится демон, осмелевший в его отсутствие.

– Пошел ты, – говорю я ему, а Алиса думает, что я обращаюсь к Матвею.

– Да, Веселов – козлина, согласна, но подруга, давай подождем, пока он объявится? Пусть все объяснит. Может быть, ты сможешь его понять. О, мы пришли! – тащит она меня в обувной магазин.