– Это все твои предположения! А доказательства где?! Одни разговоры. Не верю я в это!

Митараи отреагировал на мою вспышку спокойно.

– Так, значит? Понимаю. Конечно, проще всего начать раскапывать эту историю, но тогда до Такако и Сюдзи дойдет, что ты начал действовать. И они начнут подозревать Рёко. Поэтому я наводил справки в клинике «Ямада». Ограничился местом, с которым у Такако связи оборвались навсегда.

– «Ямада»? Всё! Хватит! Ты не понимаешь! Ты не жил с Рёко! – закричал я, кипя от злости. В тот момент я не осознавал, что Митараи вряд ли заслуживает, чтобы я изливал на него свою злость. – Ты с ней не жил, поэтому и вещаешь теперь с таким видом, сохраняя спокойствие. А я жил. Она тоже меня любила. Вот почему мы были вместе. Только в этом причина. Никто не может этого оспорить, ни ты, ни кто-то другой. Рёко на этом самом месте раскладывала поваренную книгу, вычитывала в ней рецепты, чтобы приготовить мне рагу… И ты мне хочешь сказать, что это все ложь, постановка?!

В душе в который раз поднялось смятение. Поздний вечер, дождь. Рёко на станции, сидит на корточках у колонны. Она ждала меня там два часа. И это тоже была ложь?!

– Черт! Что ты можешь понимать? Посторонний человек!

Я снова перешел на крик и бросил взгляд на Митараи. Он молчал и смотрел на меня. В его глазах я не увидел ни колебаний, ни замешательства. Это разозлило меня еще сильнее. Митараи как бы бросал мне вызов. Откуда у него такая уверенность в деле, касающемся других людей? Все-таки у него явно с головой не в порядке!

– Она всегда ждала меня с работы у турникетов, держа в руках коробочку с пирожными из кондитерской. Как радостно прижималась ко мне, когда я выходил… Как махала мне рукой, сидя у окна в «Лэмп хаус», и как я махал в ответ… Тоже ложь? А воспоминания о поездке в Йокогаму? А прогулка на катере по заливу? Чушь! Что ты понимаешь! Ты когда-нибудь любил?! Чувствовал себя частью единого целого с любимой?! А я чувствовал. Чувствовал, как в наших с Рёко телах течет одна кровь. Врял ли ты поймешь, что это за чувство. Она для меня – жизнь, она ради меня жизнью рискнула. Бросилась на нож. Ты не воспринимаешь женщин, они для тебя лишь предмет насмешек. Ты холоден, безразличен. И тебе никогда не понять, что значит любовь.

– Стоять под дулом дробовика было не очень приятно. Выражаясь твоим языком, тоже ради тебя. И чувства Рёко, подставившей себя под нож, я хорошо понимаю. – Глаза Митараи пронзительно сверкнули. – Рёко спасла тебя, не дала стать убийцей и получила удар ножом. А ты опять полез на Ихару, теперь уже с дробовиком… Убил бы его – и жертва, которую принесла Рёко, оказалась бы напрасной. Разве не так?

Голова у меня шла кругом. Мне в голову не приходило, что появление Рёко на дамбе имело такой смысл.

– Неужели?! Точно! Но я не хочу тебя сейчас благодарить. Не хочу. Понимаешь? А теперь уходи! Я не хочу сейчас тебя видеть. Не хочу чернить образ Рёко. Я ее никому не отдам. Никому. Даже тебе.

– Так я вроде и не прошу.

– Рёко – моя. Она готовила мне еду. Два часа ждала меня на станции. Как она согревала мое сердце! Тебе не понять. Я не так самоуверен, как ты. Я был одинок и тосковал. До того, как встретил Рёко. Ты никогда не поймешь это чувство. Жизнь с Рёко для меня все, и ты не представляешь, как мне тяжело, когда ее мешают с грязью.

– Послушай, вообще-то уж кто одинок – так это я.

– Ты совсем ничего не понимаешь! После того как я обнаружил ту тетрадь, в моей жизни произошли головокружительные перемены. Я не знаю, чему верить!

– Ты устал, – пробормотал Митараи.

Эти два слова заметались по комнате. Вокруг, устраивая передо мной представление, заплясали какие-то виртуальные картины. Сияющие зловещие видения.

Я зарезал Рёко. Специально выбрал в этом фантасмагорическом спектакле единственное реальное, живое существо – и зарезал.

– Уходи! Я хочу остаться один! Побыть вместе с Рёко, с воспоминаниями о ней…

Выслушав меня, Митараи печально произнес:

– Ясно. Ухожу. Думаю, тебе захочется извиниться передо мной. Так что я хочу сказать: не переживай, не бери в голову. Сегодня вечером и завтра весь день я буду дома.

Митараи встал, вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Я с размаху заехал в дверь стаканом. Да, наша квартира оказалась довольно шумной…

Я сел посреди комнаты, обхватил руками колени. Вдали затихал грохот драндулета, на котором уезжал Митараи.

Я не мог поверить в то, что услышал, упрямо не желал с этим соглашаться. Сидел, обняв колени, чувствуя, как отступает ночь за окном. Нет, это полный идиотизм! Не может такого быть. Ну ладно брат, а то ведь мать приносит дочь в жертву, подкладывая ее под чужого человека… Это представить невозможно. Чепуха, абсурд!

Издалека послышался треск мотоцилетного двигателя. Он остановился где-то рядом. Но это не Митараи, у его «зверя» звук другой. Кто-то подъехал на чем-то менее габаритном.

Внизу открылась дверь подъезда, раздался скрип досок – похоже, кто-то поднимался по лестнице.

Я закрыл глаза и вдруг услышал стук, скорее, грохот. Звук был раз в десять громче, чем я ожидал. Стучали мне в дверь, и тут же грубый голос, от которого, казалось, задрожал весь дом, по-казенному гаркнул:

– Вам телеграмма!

В полной растерянности я смотрел на телеграмму и почему-то никак не мог сосредоточиться. Прошло какое-то время, прежде чем я сообразил, чего от меня требуют эти полторы строчки.

Следующая мысль, пришедшая в голову, была о том, не является ли эта телеграмма, как ни печально, третьей ловушкой Сюдзи Масико. До последнего времени я постоянно находился в состоянии крайнего возбуждения, а сейчас чувствовал себя как выжатый лимон. У меня не возникло горячего желания немедленно вскочить и выбежать из квартиры; в голове была лишь одна мысль: как печально, что меня угораздило родиться в этом мире и переживать здесь все это.

Я выгреб из выдвижного ящика все деньги; там были и те самые триста тысяч. Начинало светать. Выбежав из дома и оказавшись на Цунасима-кайдо, я остановил такси.

– Больница «Мукодзима»! Гоните быстрее! – бросил я водителю.

– Это далеко. Ловите другого, – недовольно ответил тот, явно не собираясь трогаться с места.

– Человек умирает. Нечего брюзжать. Быстро вперед, – проговорил я не приказным, а скорее спокойным тоном. Машина сорвалась с места.

За окном пролетали предрассветные улицы Мотосумиёси. В первый раз я так разговаривал с незнакомым человеком. Возникло ощущение, что для меня закончился какой-то этап жизни, что я безвозвратно лишился чего-то. Не той ли части себя, которая называется чистотой и целомудренностью?

Мы ехали очень долго. Водитель несколько раз останавливался, чтобы спросить дорогу. Наконец машина подкатила к главному входу большого здания, в котором размещалась больница «Мукодзима». Я вспомнил, что звонил сюда.