Бросив на переднее сиденье то ли две, то ли три десятки, я, не оглядываясь, взбежал по ступенькам в вестибюль. На улице уже рассвело, но в помещении стоял наводящий тоску полумрак, который создавали преграждавшие путь свету шторы на окнах, и только стойку регистратуры освещала одинокая лампа, напоминавшая о минувшей ночи.

– Рёко Исикава… – начал я.

– Палата четыреста семь.

Наверное, я никогда не забуду эти цифры. Повторяя нужный мне номер, я пустился бегом по неприветливому больничному коридору к лифту.

* * *

Я постучал и, не дожидаясь ответа, отворил дверь палаты. Рёко лежала одна на белой кровати. Я даже не заметил, что вокруг стоят несколько человеческих фигур. Лицо Рёко было неестественно бледным, в зафиксированной руке у запястья я увидел катетер, к которому была подсоединена капельница. Из парившей в воздухе маленькой стеклянной емкости через резиновую трубку ей в вену, капля за каплей, поступал физраствор.

Я смотрел на Рёко как на возлюбленную, с которой не виделся несколько лет. Обоняние раздражал специфический запах больницы, ассоциирующийся у меня с отчаянием и смертью.

Я опустился у кровати на колени на холодный линолеум, бысто обхватил обеими руками свободную руку Рёко, сжал ее тонкие пальцы. Они были так же холодны, как пол под моими коленями.

– Ты пришел…

Губы Рёко чуть шевельнулись, голос ее был еле слышен. Все мышцы моего тела свело, будто от удара током. Я не представлял, что все может быть так плохо. Я не сводил глаз с обескровленного лица Рёко. Не верю, не верю. Не могу поверить.

– Я думала… с самого начала… не получится…

По ее белой как бумага коже потекли слезы.

Не верю. Неужели это моя Рёко? Не верю.

– Прости меня. Прости. Прости… – повторяла она раз за разом.

– Ладно тебе, – сказал я, делая вид, что того и гляди рассержусь на нее. – Не думай ты об этом. Только не умирай, хорошо? Я не смогу без тебя. Правда не смогу. Прошу тебя, прошу, прошу…

Как же я устал! Ну почему именно в такой момент на меня обрушилась эта трагедия? Насколько было бы лучше, если б дух мой был крепок в такие минуты!

Я, как ребенок, продолжал твердить одно и то же:

– Прошу тебя, прошу, прошу…

В голове было абсолютно пусто. Я не мог вспомнить больше ни одного слова. Как же так?!

Я сильно тряхнул руку Рёко, одеяло немного съехало, и я увидел, что лежало у нее под боком. Это была та самая жужжалка с птенчиком, которую я когда-то купил ей в Йокогаме.

Неведомо откуда вдруг возник человек в белом халате и отстраненным, обыденным голосом произнес:

– Она умерла.

Меня охватило смятение. Ощущение невозможности происходящего все усиливалось. Почему я оказался втянут в такие события?

Найдется ли на Земле человек, которого одолевала бы такая же неизбывная тоска, как меня? Есть ли такой, кто испытал жуткий момент, когда рука самого дорогого на свете человека постепенно теряет остававшуюся малую толику тепла, холодеет в твоей руке?

«Прости», – последнее слово, сорвавшееся с губ Рёко, до того как они застыли. Навек…

Не выпуская руки Рёко, я огляделся по сторонам в надежде опереться на кого-то, найти человека, который помог бы, поддержал… Но помощи не дождался.

Стоя у кровати на коленях, я твердил свое глупое заклинание. Повторял, пока не охрип.

Никто не плакал. Я понял, что прошло много времени. Его заняла безмолвная смерть, видимо не имеющая никаких рамок и пределов. И еще я заклинал выпавшую на мою долю непостижимую судьбу.

Я положил руку Рёко на одеяло. Пожал ее. Пройдет много, очень много времени, и душа моя, застывая, постепенно раскроет свою сущность, имя которой – безумие.

Что это? Кошмарный сон? Чья-то трагическая инсценировка? Вот в чем вопрос, думал я. До сих пор я был маленьким зверьком, раз за разом попадавшимся в поставленные на него ловушки. Больше на эту удочку я не попадусь. Не дождетесь!

– Ва-а-а!

Я медленно обернулся на этот бессмысленный звук и увидел перед собой странное создание. Передо мной стоял уродец с деформированной головой. Тот самый ребенок. Причина всей трагедии. Голова его тряслась без остановки из-за каких-то непонятных мне эмоций. Я понятия не имел, что он стоит у меня за спиной.

И вот ведь какая штука. Меня спас этот ребенок. Потом я много раз думал об этом. Если б он не оказался рядом, за спиной, я точно сошел бы с ума.

Я обернулся на скрип двери и увидел спину выходившего в коридор парня, судя по всему, Сюдзи Масико. Дверь за ним медленно затворилась.

Я повернул голову обратно. Уродливый мальчишка цеплялся за руки женщины средних лет. Той самой, с которой я когда-то встретился в Нисиогу, в «Сакура хаус». В ее глазах не было слез. Одна сухая пустота.

Мужчины в белом халате не было видно, медсестер тоже. Шторы в палате были подняты, лучи мягкого утреннего света падали с затянутого облаками неба на белое лицо и шею лежавшей на кровати Рёко. Откуда-то доносилось щебетание птиц и слабое стрекотание цикад.

Я поднялся с колен. Мать и братья Рёко, оставшиеся за моей спиной, больше не вызывали у меня ни ненависти, ничего. Вообще никаких эмоций. Бездонная, бесконечная усталость вытеснила острые и глубокие чувства – злость, скорбь, печаль.

Я еще раз взглянул в лицо Рёко и обратился к ней в уме, не подавая голоса:

«Я должен идти. Я ухожу, Рёко. Взгляни на меня еще разок».

Рёко была, что называется, «все при ней». А теперь щеки ее ввалились, вся она как-то осунулась. Пугающая красота восковой куклы завладела ее лицом. Я любил ее, готов был отдать за нее жизнь, гордился ею…

Я медленно подошел к двери и открыл ее. Ноги онемели, я их почти не чувствовал. Еще раз оглянулся. Теперь лицо Рёко выглядело спокойным, избавленным от страданий. Она будто спала. Я, как во сне, взялся за дверную ручку и тихо закрыл за собой дверь, разделившую нас навсегда.

В коридоре мне встретился человек в белом халате. Тот самый врач. Я решил спросить, какова причина смерти Рёко.

– Нож повредил кишечник, – сказал врач.

Я смотрел на его изрядно отросшую щетину, шевелящиеся губы.

– Мы сразу сделали операцию, удалили проникшее в брюшную полость содержимое кишечника, зашили его, но, как и предполагалось, оказались повреждены кровеносные сосуды на спине. Здесь операционное вмешательство ничего не дало бы. Случилось то, чего мы боялись, – внутреннее кровоизлияние, породившее перитонит.

– Да-да, – поддакнул я. Голос мой раздавался словно за много километров от больничного коридора.

– Мы рассмотрели возможность повторной операции, но пациентка была так слаба… знаете, есть классификация физического состояния… она находилась на четвертой стадии… она не перенесла бы операции.