Классификация слов. В обычном состоянии больная классифицировала слова на обоих языках, ориентируясь как на языковые, так и на неязыковые факторы. В условиях угнетения Л или П при выполнении заданий на обоих языках больная ориентировалась только на языковые показатели. Разница в характере языкового поведения при выполнении тестов состояла в том, что после левосторонних УП, выполняя задание на английском языке, больная спонтанно вслух читала слова и переводила их на русский язык, тогда как после правосторонних УП чтения вслух и перевода не было. Русские тесты выполнялись молча в обоих состояниях. По-видимому, это говорит о том, что в условиях угнетения Л английский язык оказывается в «более сложных условиях», чем в обратной ситуации, когда перевод на русский не кажется больной необходимым для выполнения заданий. Следует отметить, что после левосторонних УП выполнение тестов на обоих языках было возможным примерно в одно время (пятнадцатая – семнадцатая минуты), тогда как после правосторонних УП выполнение английского теста оказалось возможным уже на шестой минуте, а русского – лишь на двенадцатой.

Классификация фраз. В обычном состоянии больная легко классифицировала фразы на обоих языках: независимо от их грамматического оформления все фразы, где действующим лицом является Ваня, попадали в одну группу, а те, где Петя, – в другую. Это свидетельствует об адекватном понимании различных грамматических структур на обоих языках.

После левосторонних УП выполнение тестового задания стало возможным на восемнадцатой минуте. Классификация фраз на обоих языках в основном ориентирована на первое называемое в предложении имя: объединяются фразы, начинающиеся с имени «Ваня», в другую группу попадают фразы, начинающиеся с имени «Петя» (хотя строго соблюсти этот принцип больной не удалось).[10] Важно отметить, что английские фразы больная прочитывала вслух, настойчиво переводя на русский язык (как и при выполнении лексического теста). Классификация русских фраз производилась молча.

После правосторонних УП классификация английских фраз оказалась возможной значительно раньше, чем русских, – уже на девятой минуте. Фразы хотя и прочитывались вслух, но на русский язык не переводились, больная ориентировалась на языковые факторы – отдельно группировала активный и пассивный залоги. Сама указала принцип классификации: «По залогу самые подходящие, иначе никак разделить не могу». Классификация русских фраз долго не удавалась: на тринадцатой минуте предпринята первая попытка, результатом которой явился отказ выполнять тест. Неудачей оказалась и вторая попытка на девятнадцатой минуте: больная утверждала, что классифицирует «по залогу», в то время как на самом деле она хаотически перекладывала карточки с фразами. На вопрос, видит ли она, что в одной из групп оказываются разные залоговые формы, больная ответила утвердительно, пояснив неуверенно, что «смысл здесь один». Когда же экспериментатор попытался прямо выяснить, понимает ли больная смысл фраз, оказалось, что далеко не всегда это так. На русском языке тест выполнялся молча и медленно, в несколько попыток. Окончательная классификация была хаотична и единого принципа не обнаруживала.

Идентификация фраз с картинками. В контрольных исследованиях больная хорошо справилась с заданием на обоих языках. После левостороннего УП идентификация английских фраз производилась с переводом на русский язык, подобно тому как это происходило при классификации; идентификация русских фраз – молча. Наибольшие трудности вызвали фразы со сложным синтаксисом (пассивные и инвертированные конструкции). Больная пыталась помочь себе утрированным интонированием, выделяя голосом субъект действия.

После правосторонних УП английские фразы идентифицировались молча и вполне успешно, тогда как русские вызывали большие сложности, особенно наиболее простые, исходные предложения. Больная никак не могла сообразить, кто из участников ситуации является действующим лицом, а кто – объектом действия. Ни помощь экспериментатора, ни собственные попытки разобраться в смысле изображения (например, использование дейктической жестикуляции – показывание пальцем на участников изображенной на картинке сцены) ситуацию не облегчили.[11]

Пересказ текста. В контрольных исследованиях пересказы на обоих языках в целом передавали содержание предъявленного текста, хотя в английском варианте встречались ошибки. В условиях угнетения Л больная дважды отказывалась от английского пересказа, потом предложила переводить фразу за фразой – делала это плохо, с ошибками и непониманием сути текста, затем спонтанно перешла к самостоятельному пересказу по-русски. Пересказ по-английски не удавался даже на поздних этапах. Пересказ русского текста также сначала не удавался, несмотря на ряд попыток. Лишь на позднем этапе больной удалось пересказать русский текст, но ее речь была скудна и даже аграмматична, хотя сюжет рассказа уловлен.

В условиях угнетения П пересказы на обоих языках характеризуются персеверациями, фрагментарностью. Тем не менее английский пересказ лучше построен, фразы грамматически более правильны, смысл рассказа понят более точно. Русский пересказ ущербен, смысл рассказа не понят, имели место ошибки в согласовании времен.

Полученные экспериментальные данные подтвердили мысль о том, что левое и правое полушария играют принципиально разную роль в мозговой организации языков при билингвизме. Ранее нами было показано, что распределение функций между полушариями зависит от способа овладения вторым языком:16 если язык выучен школьным рациональным методом, то следует ожидать, что речевые функции на этом языке будут обеспечиваться главным образом структурами Л. Основное различие в роли полушарий определяется разной латерализацией начальных этапов речепорождения и речевосприятия для первого и второго языков. В нашем предыдущем исследовании было показано, что речевая деятельность на туркменском языке обеспечивалась структурами обоих полушарий, тогда как на русском – преимущественно структурами Л.

Случай билингвизма, обсуждаемый в данной статье, интересен своей симметричностью: русский язык выступает не как второй, а как первый, выученный материнским методом, а в качестве выученного рациональным, школьным методом выступает английский. Обнаружилось поразительное сходство функционирования первых и вторых языков в обоих исследованиях для разных видов речевой деятельности (в том числе и при метаязыковом поведении в условиях выполнения тестов). У обоих билингвов в условиях угнетения Л хуже и медленнее восстанавливается второй язык и предпочитается для общения первый; для выполнения тестов требуется перевод слов и фраз (что говорит об утрате естественного автоматизма в языковом поведении), а само выполнение теста ущербно; пересказ текста практически невозможен. В условиях угнетения П ситуация кардинально меняется. Оба билингва предпочитают второй язык, спонтанно и охотно на нем говорят, отвечают на вопросы и выполняют инструкции. На втором языке успешней выполняются тесты, пересказывается текст. В этих условиях даже несколько ухудшается речевая деятельность на родном языке – появляются аграмматизмы, нарушается адекватность построения текста и т. п. Вполне вероятно, что одной из причин этого может быть интерференция родного языка со вторым, оказывающимся «в более благоприятных условиях».