Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты знаешь, дурочка? Попросила бы меня, я бы сам всё тебе показал, – Сашка попытался сесть поближе и обнять меня.
– Юля, значит, да?! – сквозь зубы прошипела я, пытаясь оттолкнуть от себя его руки.
– Она просто без ума от меня, пишет, преследует. Она совсем не в моём вкусе, Ева, ну перестань. Ничего у меня с ней не было и не будет!
– Да ты даже называешь нас одинаково! – Я встала и стукнула его в плечо. – Не можешь разные прозвища придумать для каждой! Это низко! Развёл гарем!
– Да это старые сообщения! – Саша встал и силой обнял меня. – Мы вместе! Больше мне никто не будет писать!
– Тогда скажи им всем, пусть отсекаются, ясно?!
– Обязательно скажу, дурочка моя любимая! Мне с тобой так хорошо! Прости! Только перестань ругаться, и всё будет хорошо. – Он схватил меня за шею и поцеловал.
Сначала я пыталась вырваться, но потом сдалась и крепко обняла его. Мне было ужасно больно и неприятно, но я боялась потерять Сашу. А может, действительно все эти девки для него ничего не значат?.. И он мной дорожит, раз просит прощения. Тем более, я вижу чувства в его глазах, а они, в отличие от слов, не могут обмануть…
– Эй, ребята, ну хватит уже уединяться! – В дверном проёме показался Митя в шапке-ушанке на голове и с маракасами в руках. – Ева! Все потеряли приму нашего балета, а она тут в доме прячется! Пошли!
Он забежал в дом, схватил меня за руку и потащил на улицу, ткнув при этом Сашку в спину локтем.
– Хорошо-хорошо! Только не выдерни мне руку окончательно! – вздохнула я, поспевая за ним. По тому, как скрипнула дверь позади нас, я поняла, что Саша идёт следом.
– И поэтому нужно вставать так рано? – Я накинула кофту и вышла из дома.
Во дворе уже щебетали птички и дул свежий ветерок. Митя умывался ледяной водой из умывальника с лицом пленника, которого ведут на казнь. Я присоединилась к нему, умылась и намочила голову, чтобы хоть как-то усмирить всклокоченные пряди.
– Да я не могу уже здесь находиться, мне нужно элементарно помыться! – Сашка уже стоял с сумкой в руках, ожидая нас. – А если все остальные проснутся, то до вечера нас не отпустят.
– Пусть Ева за руль садится, а я посплю, – измученно выдавил Митя по дороге к машине.
– Пф, я попробую… С такого-то похмелья…
Мы сели в машину. Я включила зажигание, врубила заднюю передачу и посмотрела в зеркала.
– Блин, ничего не вижу…
– Давай тогда я! – предложил Саша и выпрыгнул из машины.
Я вышла, оперлась на ствол берёзы и проследила взглядом за его манёврами, одобрительно качая головой, когда он мастерски объезжал ёлки. Он остановил машину и пересел на пассажирское сидение. Я села на водительское и заметила, что Митька уже спит, свернувшись калачиком на заднем. Мне не было стыдно, что я не смогла выехать задом, всё-таки мы изрядно вчера набрались. Зато испытала гордость, заметив, что у моего мужчины отличные способности к вождению. Жаль только, что ему пока негде их применить. Но всё впереди, уж кто-кто, а я-то в него верю!
– Тогда ты иди мойся, а потом я пойду!
– Хорошо, – я взяла полотенце и закрыла за собой дверь ванной.
Воскресенье. Как же неохота завтра на работу! Я сняла с себя одежду и встала под струю воды. Моя кожа за выходные приобрела ещё более глубокий золотисто-коричневый оттенок, а волосы выгорели на солнце. Есть в этом удивительное блаженство: вот так, после отдыха на природе, приехать в цивилизацию, залезть в ванную и намылиться гелем для душа. Чудесные ощущения! Довольно ухмыляясь, я разглядывала себя в зеркале.
Раздался стук в дверь.
– Что? – съязвила я.
– Пусти, – жалобно проскулил Сашка.
– Ты же хотел после меня помыться?
– А я не выдержал!
Я открыла ему дверь, не вылезая из ванной. Он мигом скинул трусы и с улыбкой чеширского кота полез ко мне.
– Дурачок! – Я плеснула в него водой.
Он сел у моих ног и начал ловить языком падающие капли.
– И как делить один душ на двоих? – спросила я, направляя струю воды в свою сторону.
Тогда он разлёгся и начал вопить:
– А-а-а! Помогите! Я напился в хлам, мне плохо!
– Вот дурак-то, а? – Я нагнулась и поцеловала его. – Только не паясничай. Иди скорее сюда, я тебя вымою.
Он с удовольствием подставил мне спину. Я пошоркала его мочалкой, вымыла шампунем голову, нежно массируя, смыла пену.
– Ой-ой-ой! – Захохотал он, когда я начала намыливать ему подмышки. – Так мне в последний раз только мама делала в детстве! Я стесняюсь!
– Вот так тебе мама точно не делала… – прошептала я, прижимаясь к нему голой грудью, и почувствовала, как он сразу тяжело задышал.
– Наверное, в этом моя ошибка. Я стараюсь чаще тебе звонить, больше бывать с тобой, но ты всё равно умираешь от одиночества, – вздохнула Мила, нарезая очередной перец. Она собиралась их заморозить на зиму.
– Нет, Мил, что ты! – Я вытерла руки о фартук, отложила нож и села рядом. – Можно быть в окружении сотен людей и оставаться одиноким. Я очень ценю твою поддержку, но эта пустота – она в моём сердце. Она от друзей никак не зависит. Когда человек любит и любим, он полноценен. Его сердце наполнено, оно ничего больше не ищет, не жаждет. Оно спокойно живёт. А у меня ведь, сама знаешь, другой случай…
– Значит, он опять вчера смотрел на тебя этим своим безразличным взглядом, да?
– Вроде того, – буркнула я, комкая полотенце.
– И ты просто ушла?
– Да. Извинилась перед Митей и ушла.
– Но это же ты была у Мити в гостях, значит, если ему неприятно твоё общество, он сам и должен был свалить ко всем чертям.
– Мне так было проще. Я ещё успею, попрощаюсь с Митей сегодня. У него самолёт только в полночь.
– Да я бы просто его убила!
– И я бы тоже… А что мне теперь делать? Всё было отлично, но я ему опять надоела, и он не знает, как мне об этом сказать. Вот и всё. Снова ругаться и выяснять отношения? Нет, я не хочу.
– Всё, Ева, тебе нужно эту эпопею прекращать.
– Это я уже давно поняла, только всё не получалось никак.
– А самое интересное знаешь что? – Мила уложила перцы в пакетик.
– Что? – поинтересовалась я, подперев рукой подбородок.
– Ведь настоящие отъявленные мерзавцы-сердцееды обычно ведут себя вызывающе, смотрят таким взглядом, который женщину раздевает в два счёта! Их же видно за версту, этих бабников! А у Абрамова – глаза ангела! И ведь веришь ему сразу!
– Поэтому мне и кажется, Мил, что он не со зла так со мной поступает! Кажется, что он сам с собой борется, со своими чувствами. Потому-то я и прощала его столько раз.