— Так понравилась, что он решил сбежать, не дав мне даже шанса его поблагодарить? — Я шутливо изогнула бровь.

Официант улыбнулся в ответ и пожал плечами.

— Мне тоже это показалось весьма странным. Может, он стеснялся с вами заговорить, но всё же хотел сделать для вас что-то приятное? А может, это из-за вашего акцента.

— Моего акцента?

— Да. Он немецкий, если вы не против, что я интересуюсь?

— Нет, конечно. И да, акцент действительно немецкий.

— Ну вот, видите; значит, я был прав. Тот господин говорил с таким же акцентом, только сильнее вашего. Может, захотел сделать вам что-то приятное, потому как вы напомнили ему о его стране?

— Как он выглядел, этот ваш господин?

— Да просто обычный человек в костюме и шляпе, мэм. Честно говоря, я не очень-то его разглядел.

Отметив про себя весьма странное совпадение, что какой-то таинственный немец купил мне бутылку любимого шампанского Эрнста в день его смерти, я быстро свела всё к вмешательству самого провидения, усмехнулась неисповедимым господним путям и подняла свой бокал в тосте с моим невидимым призраком.

* * *

— С днём рождения, мамочка! — закричал Эрни ещё из гостиной, едва услышав, как я открыла входную дверь своим ключом.

Через секунду он уже нёсся мне навстречу, как он всегда это делал. Этим утром он уже поздравил меня, забравшись ко мне в кровать и протянув свой подарок: мой портрет с раскрашенными жёлтым волосами и непропорционально огромными голубыми глазами. Писать он, естественно, ещё не умел, поэтому попросил Генриха написать вместо него вверху альбомного листа: «Самой лучшей мамочке в мире». Я едва удержалась от слёз при таком типично детском выражении чистейшей любви к его маме; любви, которую не омрачило даже то, через что эта мама заставила его пройти в первый год его жизни.

— Спасибо, ангелочек мой! — я с усилием подняла сына на руки, лишний раз отмечая, что он рос день ото дня, и я уже не могла удерживать его на одной руке, как делала это раньше.

Я расцеловала его хорошенькое личико, отчего он залился заразительным смехом и спрятал лицо у меня на шее. С сыном на руках я прошла прямиком на кухню, где Генрих кормил близнецов. Оба малыша сразу же потянули ко мне руки, совершенно забыв о еде, что папа держал перед ними на ложке. Генрих шутливо-обречённо вздохнул, отложил ложку, вытер лица детей салфеткой и поприветствовал меня поцелуем.

— С днём рождения, красавица.

— Спасибо, любимый. — Я стёрла помаду с его губ большим пальцем и махнула головой в сторону прихожей. — Ты не принесёшь сумки со сладостями из холла? А я пока закончу кормить Хайни и Герти. Да и эта маленькая мартышка, что висит у меня на шее, всё равно меня не отпустит.

— Конечно, родная. Купила всё, что планировала?

— О, да, и даже больше! Я зашла в ту итальянскую кондитерскую, которая только что открылась на углу. Помнишь, мы купили там каноли на прошлой неделе? Так что сегодня мы будем пировать, как настоящие итальянцы. — Я легонько щёлкнула Эрни по кончику носа и усадила его за стол рядом с братом и сестрой. — Хотя, может, тебе как раз не стоит кушать слишком много. Ты что-то слишком уж быстро растёшь.

— Вовсе нет! — Громко запротестовал Эрни, едва услышав о том, что его собирались лишить его любимых сладостей. — Я тоже хочу торт!

— А знаешь, что случается с теми, кто чересчур увлекается тортами? — Генрих спросил сына, вынимая упакованные сладости из бумажных пакетов на стол. — Они становятся похожими на дядюшку Геринга.

Я не удержалась и расхохоталась, вспомнив необъятную талию бывшего рейхсмаршалла, которая ещё при его жизни служила обьектом постоянных насмешек со стороны его коллег и подчинённых.

— Кто такой дядя Геринг? — нахмурился Эрни.

За исключением его отца, мы старались избегать обсуждения кого-либо из бывшего рейха и старались и вовсе не поднимать тему войны в разговорах. Во-первых, нам и самим-то не хотелось это вспоминать, а во-вторых, Эрни был ещё слишком мал, чтобы понимать, какие вещи лучше хранить в тайне, а потому как в следующем году мы собирались отдать его в детский сад, он запросто мог разболтать там то, что предназначалось для обсуждения исключительно в семейном кругу. Наши соседи, с которыми мы познакомились по приезде, были уверены, что мы были обычными еврейскими беженцами, и мне совсем не хотелось, чтобы их сочувственные взгляды сменились на враждебные, узнай они, что мы с Генрихом раньше принадлежали к ненавистным СС.

— Помнишь сказку про Шалтай-Болтая? — Подмигнул сыну Генрих. — Это и есть дядя Геринг.

Я снова фыркнула со смеху и поднесла ложку с яблочным пюре к ротику Хайни. Мой младший сын сразу же заулыбался и загукал в ответ.

— Знаешь, Генрих, это не очень-то вежливо, издеваться над покойниками.

— А кто тут издевается? Я просто озвучил всем известный факт: он был жутко толстый.

— Да уж, с этим не поспоришь. Хотя, Эрни таким никогда не станет, несмотря на его завидный аппетит. Он всё время носится, как угорелый. Никогда я ещё не видела столько энергии в ребёнке.

— Это точно. — Закончив распаковывать сладкое, Генрих присоединился к нам за столом, незаметно сунув Эрни каноли в руку. — Все калории у него явно идут в рост, а не в вес. Парень здоровым вырастет, как пить дать. Он и так уже всех своих приятелей на площадке перерос; да и гонять их уже научился, пользуясь своим положением самого сильного.

— В каком это смысле, гонять? — переспросила я. При мне мой сын был сущим ангелом и образцом примерного поведения.

— В самом что ни на есть прямом. Гоняет их только так. Наш Эрнст в своего отца пошёл: хитрущий, как лис. — Мой муж в шутку сощурил глаза на сына, в ответ на что тот принял самый невинный вид. — С тобой он святого из себя изображает, но видела бы ты, что он творит, когда я его один на прогулку беру. Тут он такой характер показывает, что только держись.

— Папа правду говорит, Эрни? — я в недоверии повернулась к своему «ангелочку», который, оказывается, был тем ещё чертёнком, когда меня поблизости не было. — Ты что, обижаешь других ребят на площадке?

— Нет, мамочка.

Чтобы вконец убедить меня в своей невиновности, он даже замотал головой, отчего длинная чёлка упала ему на глаза. Генрих с улыбкой поправил сыну волосы, пока тот отхватил ещё один приличный кусок от своего десерта.

— О, да, ещё как обижает. Ну-ка расскажи маме, кто ударил мальчика лопатой по голове?

— Он кого-то стукнул? — я повернулась к мужу, на сей раз серьёзно обеспокоенная.

Мы старались растить детей в самой что ни на есть мирной обстановке; да мы с Генрихом даже не ругались ни разу при них, никогда не наказывали детей физически, и даже сказки старались для них выбирать без особого в них насилия. А посему подобное заявление мужа меня всерьёз озадачило.