— А он первый начал! — насупился Эрни, до невозможности напомнив мне его отца, когда тот сердился. — Он поломал мою песочную крепость!

— И ты его за это ударить решил?

— Да!

— Решил и дважды не раздумывал. — Усмехнулся Генрих, стараясь звучать осуждающе, но в результате только взлохматил волосы сына вместо того, чтобы отругать его. — Наш «ангелочек» долбанул его лопатой по голове, пихнул его на землю и заявил: «Попробуй ещё раз мои вещи тронуть, я тебе устрою!» А теперь представь себе лицо матери того ребёнка, когда она подбежала посмотреть, что происходит, и увидела, что малец, кому ещё три не стукнуло, её четырёхлетнего дылду повалил.

— Генрих, ты должен был его наказать, а не хвалиться мне этим! — зашептала я своему ухмыляющемуся мужу.

— А я и наказал его. Его высочество Эрнст Фердинанд полчаса в углу провёл, размышляя над своим поведением, как только мы домой пришли. Но стоит сказать в его пользу, парень себя в обиду не даст. — Генрих рассмеялся. — Хорошо ещё я вовремя подоспел и оттащил его от того мальчишки, пока Эрни не начал кричать на всю округу, что его отец — генерал немецкой армии и всех их перестреляет!

Вспомнив, как месяц назад Эрни действительно начал кричать что-то в этом духе в ответ на подначки каких-то ребят, которые начали дразнить нашу болонку Сахарка «хорошей кошкой», я и сама не удержалась от ухмылки при виде шокированных лиц их родителей. Да уж, в одном мой муж был прав: Эрни действительно мог за себя постоять.

Я утёрла перемазанные щёки моих близнецов, у которых уже вовсю слипались глаза после еды, взяла Герти на руки, оставив Хайни на Генриха. Вместе мы понесли детей в их комнату, чтобы они успели поспать и не капризничали бы, когда прибудут гости.

— Спасибо за цветы. — Проходя через гостиную и заметив новый букет, стоящий посреди стола рядом с розами, которые он принёс вчера, я чмокнула мужа в щёку. — Но одного было бы достаточно, правда.

— А этот не от меня.

— Нет? А от кого же?

— Не знаю. Цветочник доставил его, пока ты была в кондитерской. Я спросил его, от кого цветы, но он ответил, что не знает. Записки в них тоже не было.

— Странно, — нахмурилась я, окидывая букет взглядом. Орхидеи были явно дорогими, но кто бы стал так тратиться, не потрудившись даже вложить записку, чтобы мне было кого поблагодарить? — Может, ошиблись адресом? Может, они и вовсе не для меня?

— Да нет, я более чем уверен, что они предназначались именно тебе. Когда доставщик пришёл, он спросил первым делом, здесь ли проживают Розенберги, и в частности миссис Эмма Розенберг.

— Но… почему тогда не оставили карточки? — я ещё больше запуталась.

— Вот и я то же подумал. И начал уже подозревать, что ты аферу завела у меня за спиной с каким-нибудь богатым американцем. — Генрих смотрел на меня с пресерьёзной миной, пока я хлопала глазами, не зная, как отреагировать на обвинение, пока он в конце концов не выдержал и не рассмеялся. — Да я шучу! Я уверен, что цветы эти от ОСС. А карточку они не вложили по вполне понятным причинам.

— Ах да, точно! — я с облегчением рассмеялась вместе с ним. — Это всё объясняет.

«Зачем вот только местному отделу ОСС тратить бюджетные деньги на орхидеи?» — промелькнуло было у меня в голове, но я отогнала эту мысль, решив сосредоточиться на праздничном ужине.

Май 1950

Я была занята приготовлением «послешкольного» (или вообще-то «последетсадовского») обеда для моих троих детей, когда, отвернувшись от плиты, увидела только двоих за столом.

— А куда Эрни делся? — спросила я близнецов, но надобность в ответе отпала, едва я услышала шум из детской. — Эрни!

Очевидно, мой старший сын чересчур увлёкся игрой и моего голоса попросту не услышал. Я вздохнула, велела близнецам ждать за столом (хотя они в указаниях и не нуждались, не страдая от недостатка дисциплины в отличие от их брата) и пошла за Эрни в его комнату. Ещё из гостиной я услышала, как он кричал что-то на немецком (совершенно непонятно почему), но едва я переступила порог, всё встало на свои места. Я с ухмылкой покачала головой на своего сына, которому сегодня стукнуло пять, стоящего ко мне спиной и размахивающего игрушечной саблей перед армией деревянных солдатиков, расставленных перед ним на ковре. Эрни явно воображал себя никем иным, как фельдмаршалом Роммелем в Африке, не меньше.

— Малыш, передай-ка на время руководство своему лучшему офицеру и пошли есть.

Погружённый в свой воображаемый мир, он явно не ожидал моей руки на своём плече и резко развернулся, тут же зажав что-то, висящее у него на шее, в кулаке.

— Что у тебя там такое? — я протянула было руку к тому, что он так старательно от меня прятал, но от шустро отпрыгнул назад, хитро ухмыляясь.

— Ничего.

— Эрни, покажи мне.

— Нет!

Тряхнув головой, озорник так быстро забрался под кровать, что я не успела его даже за щиколотку ухватить. Он явно что-то от меня скрывал, и я так просто это оставлять не собиралась.

— Ну-ка вылезайте оттуда сейчас же, мистер!

— Не-а!

Хихиканье, доносящееся из-под кровати, под которую он знал, что я никак не залезу, потому как она была слишком низкой, означало только одно: доставать его оттуда также придётся хитростью.

— Эрнст Фердинанд Розенберг-Кальтенбруннер! Как ты думаешь, что бы сказал твой отец, увидев тебя сейчас? Разве этим немецкие офицеры знамениты: тем, что прячутся под своими кроватями? — я не сдержала победной улыбки при последовавшей тишине, зная, что была на правильном пути. — Вот уж не слышала о таком «славном» армейском поведении. Твой отец был бы очень разочарован, молодой человек. Очень разочарован.

Несколькими секундами позже мой сын вылез из-под кровати с таким тяжким вздохом, что мне стоило огромных усилий сохранить серьёзный вид.

— А теперь показывай давай, что ты там такое прячешь.

— Не могу. — Эрни отвёл взгляд, по-прежнему сжимая что-то в кулаке. И тут, впервые хорошенько присмотревшись, я разглядела знакомые цвета ленты у него на шее и вскрикнула. Руки мои враз похолодели от моей догадки, и на сей раз я, не церемонясь, начала силой разжимать его пальцы, несмотря на все его отчаянные протесты.

— Эрнст, откуда ты это взял? — спросила я его престрогим тоном, стараясь унять дрожь в пальцах, в которых я держала «Крест за боевые заслуги» со шпагами — точную копию того, каким наградил Эрнста фюрер в сорок четвёртом году.

Я никак не могла заставить себя сначала его перевернуть, но едва не выронила этот треклятый крест, наконец-то себя пересилив. Выгравированное чётко и ясно в металле «Обергруппенфюреру Доктору Эрнсту Кальтенбруннеру» не оставило мне никаких сомнений: крест был подлинный и принадлежал раньше моему покойному Эрнсту. Я столько раз видела, как он надевал с утра награду, пропуская ленту под ворот кителя, что увидев её сейчас на моём сыне, я всерьёз усомнилась в своём психическом состоянии, или хотя бы в том, что мне всё это не снилось.