по Можайскому шоссе на фронт. Ушел я в начале июля 1941 года и вернулся в Москву в мае 1946 года». Те, кто сидели в зале пленума, знали, что дивизии, наспех собранные в Москве в первые месяцы войны, почти поголовно остались на полях Подмосковья. Партноменклатура пешком, рядовыми солдатами на фронт не шла.

Шепилов заявлял о том, что он последовательный сторонник решений XX съезда, напоминал, что ему пришлось выступать на десятках собраний — в Московском университете, Академии общественных наук, в других организациях, защищая «линию партии в культе личности».

В ответ на обвинения в участии в заговоре на Президиуме Шепилов возражал: «Что тут заговорщического, когда речь идет о вещах, которые тревожат членов Президиума?» «Когда выступали люди с этой трибуны,— говорил Шепилов,— мы им говорили: как вы вели себя в 1937-1938 годах? Почему вы принимали за чистую монету вымышленные "признания" неповинных людей? Надо, чтобы не возродились определенные явления, связанные с культом личности».

Шепилов не годился на роль сторонника Маленкова: ему принадлежали статьи в «Правде» с критикой экономической политики последнего. Похоже, его действительно беспокоило усиление власти Первого секретаря ЦК, наладившего успешное взаимодействие с председателем КГБ. Вместе с тем его позиция отличалась непоследовательностью:

«...при всей тяжести злодеяний, которые совершил Сталин в »еделенный период его жизни и которые история ему не простит, Сталин внес огромный вклад в дело социализма... Вы предлагаете, чтобы мы сейчас перед коммунистическими партиями, перед нашим народом сказали: во главе нашей партии столько-то лет стояли и руководили люди, которые являются убийцами, которых надо посадить на скамью подсудимых. Скажут: какая же вы марксистская партия?.. Самое важное, что партия практически уже устранила беззакония, исправила допущенные нарушения. Сейчас историю надо не писать, а делать».

Заметим, что позиция Шепилова в этом вопросе станет официальной позицией партии, осудившей и отринувшей от себя своего теоретика.

Обвинения в адрес Молотова, Маленкова, Кагановича и их сторонников с новой силой раздались в выступлении Аристова. Ссылаясь на данные комиссии, созданной перед XX съездом (в ее составе были Шверник, Поспелов, Комаров и Аристов при участии Серова и Генерального прокурора Руденко), он обвинил Молотова и Маленкова в массовых расстрелах. В 1936 г., п i данным, было расстреляно Г 118 человек, в следующем — 1937 г.— 353 074 человека. Сообщались сведения о причастности Маленкова к репрессиям конца 40-х — начала 50-х годов.

Закрепляя разгром противников Хрущева, с резкими, грубыми, хорошо акцентированными обвинениями выступил Брежнев, с восхвалениями Хрущева — Беляев. Их поддержал и с бранью набросился на Маленкова и его сторонников Игнатьев — да, да, тот самый Игнатьев, который служил Маленкову в качестве министра госбезопасности, реализуя в жизнь все указания Сталина и Маленкова по делу Абакумова и так называемому «делу врачей».

Пленум закончился разгромом противников Хрущева, перестановками в высшем руководстве партии: из состава Президиума были выведены противники

Хрущева — Каганович, Маленков и Молотов, из кандидатов в члены Президиума — Шепилов. Булганин и Ворошилов, много каявшиеся на пленуме, пока были оставлены в составе Президиума: первый — до 1958 г., второй — до 1960 г. Из членов Президиума в кандидаты разжаловали Первухина и Поспелова, также усердно каявшихся на пленуме. Новыми людьми в Президиуме стали сторонники Хрущева — А. Б. Аристов, Н. И. Беляев, Л. И. Брежнев, Н. Г Игнатов, Ф. Р. Козлов, О. В. Куусинен, А. И. Микоян, М. А. Суслов, Е. А. Фурцева, Н. М. Шверник. В состав Президиума был введен Г. К. Жуков149

Пленум закончился постановлением об антипартийной группе Маленкова, Кагановича и Молотова, принятием Письма ЦК КПСС к партийным организациям, ко всем членам и кандидатам в члены КПСС об антипартийной группе Маленкова, Кагановича и Молотова. Отметим важную деталь: в официальном, предназначенном для печати постановлении пленума было запрещено публиковать сведения о причастности Маленкова, Молотова и Кагановича к массовым репрессиям150

По нашему мнению, значение этого пленума в истории СССР явно недооценено. Полагаем, что это было отчасти связано с недоступностью его документов. Между тем именно лет4ом 1957 г. в столкновении государственных институтов власти, представленных в Президиуме ЦК, с высшим аппаратом ЦК КПСС отныне и до 1990 г. победил именно аппарат ЦК, став полным хозяином всей власти в стране. До этого времени, хотя бы рудиментарно, глава именно государственной власти — от Ленина до Сталина и Маленкова, председательствуя на Политбюро (Президиуме) ЦК, руководил и государством, и партией. Сейчас же произошло существенно более значимое событие, чем устранение из политической жизни Молотова, Маленкова, Кагановича «и примкнувшего к ним Шепило- ва». Впервые аппарат (партийный генералитет) — секретари ЦК, заведующие отделами ЦК, первые секретари крайкомов и обкомов — творил суд, определял политику, исходя из своих корпоративных интересов.

При Сталине — председателе Совмина СССР и секретаре ЦК — на первый план выходили Совмин и госаппарат. Хрущев добился другого: главным государственным органом стал аппарат ЦК, отделы которого командовали министерствами и ведомствами. Отделами ЦК руководили секретари ЦК. Испытанный механизм номенклатуры, находящийся в руках все того же партийного аппарата, позволил им окончательно подчинить, поставить под партийный контроль и в полную зависимость весь высший государственный аппарат. Был ли Хрущев победителем на пленуме? Да, так как он избавился от своих самых назойливых оппонентов и личных врагов. Нет, так как ценой этой победы стало установление зависимости Хрущева, Первого секретаря ЦК КПСС, от того же партийного аппарата, который будет поддерживать его лишь до тех пор, пока его действия будут соответствовать интересам партаппарата. А когда перестанут, то созданный при участии Хрущева механизм власти аппарата расправится с ним.

Аппарат должен быть всесилен. Этого и не рассчитал маршал Жуков, дважды вмешавшийся в ход истории партии — летом 1953 г., арестовав Берию, и летом 1957 г., сорвав планы Президиума. Хрущев и иже с ним не забыли о его попытках докопаться до истины, кто перебил больше высших офицеров Красной Армии, чем все ее внешние враги, не забыли, что он не намерен был в своих поисках ограничиться осуждением Берии. Ему, конечно, припомнили тот страх, который испытали перед появлением военных, способных спутать все партийные комбинации. Да, Жуков спас Хрущева, но не он ли обсуждал с тогдашними руководителями партии вопрос: а не обойтись ли без Первого секретаря, заменив его секретарем по общим вопросам? Не он ли говорил Сабурову, опасавшемуся КГБ и его председателя Серова: «Пусть попробует, я его в два счета снесу, и Лубянки не останется»?151 Таких поступков, такой позиции, которая объективно противостояла партийно-аппаратному самодержавию, нельзя было простить Жукову.