Жена Брёзе разложила яичницу и завела разговор о снежных бастионах, которые почти по крышу выросли вокруг домов в Подвангене. Она похвалила русских пленных, без них деревня и поныне была бы отрезана от мира.

Они обсуждали насущные дела. Бумаги по линии церкви и отдела регистрации браков были уже подготовлены и направлены в адрес будущих молодоженов.

— У вас ведь все равно не было времени дать объявление о своей свадьбе, — заметил Брёзе. — В военное время все должно происходить как можно быстрее, в том числе и женитьба. Скоро додумаются до того, что примут решение жениться по телефону.

Такое безобразие совсем не укладывалось в голове у Брёзе.

— А как же тогда быть с брачной ночью? — вскричал он и, рассмеявшись, ударил себя по ляжкам.

Его жена положила еще одну порцию яичницы, она похвалила невесту, как прилежную и опрятную девушку.

— Когда друг друга знаешь со школьной поры, то понимаешь, кто и чего стоит.

Чокаясь следующей рюмкой шнапса, Брёзе пожелал скорее обзавестись потомством, лучше всего, чтобы это был крепкий мальчуган.

— Что ты все время болтаешь, отец, — попыталась жена утихомирить разгорячившего мужа.

* * *

Затем Роберт Розен отправился домой. Он проходил мимо своей школы как раз во время большой перемены, когда дети носились по школьному двору. Учительница-практикантка, юное создание, возрастом чуть старше Эрики, приветствовала его возгласом «Хайль Гитлер».

— Как было бы прекрасно, если бы он рассказал ребятам что-нибудь из солдатской жизни.

Роберт Розен уселся за парту, где он восемь лет протирал штаны. Учительница хвалила храбрых солдат, защищавших Германию. Один из них учился в этой школе, прежде чем стал солдатом, а сейчас он прибыл в отпуск. В этом можно наглядно удостовериться. Дети восприняли это буквально: они трогали серое сукно и спрашивали, не офицер ли он и получил ли уже орден?

Он рассказывал о бесконечных маршах по пыльным дорогам. Две тысячи километров прошагал он. Это примерно, как если бы пройти десять раз расстояние между Подвангеном и Кенигсбергом туда и обратно. Теперь у него мозоли на ногах, и ему требуются новые сапоги.

Молодая учительница повесила на классную доску карту европейской части России. Он начал водить указкой по всей ее центральной части, пересек полюбившуюся ему Березину, затем проследовал за танками Гудериана на Смоленск, свернул южнее к Днепру, прошелся вдоль Черного моря, ненадолго задержался на Дону, и как бы случайно его путешествие с указкой закончилось у устья большой реки на Каспийском море.

— Это самая крупная река в Европе, — объясняла учительница. — Когда она будет в наших руках, тогда войне придет конец.

Один мальчик спросил, празднуют ли немецкие солдаты Рождество в России?

Конечно же, Рождество отмечается всюду, даже в России. В занесенном снегом блиндаже солдаты пели: «О, ты наша радость». Дед Мороз принес каждому солдату посылку с родины. Рождественских елок в России такое же множество, как песка на морском побережье. Нет, солдатам в этот праздник не требовалось декламировать стихи, им достаточно было пропеть песенку «Тихая ночь».

Он предложил детям нарисовать картинки и послать их на фронт. Тем самым они могли бы доставить солдатам радость.

— Мы рисуем для победы! — ликовала учительница.

На прощание дети спели ему весеннюю песенку. Одна девочка, с такими же светлыми волосами, какие раньше были у Эрики, встала перед картой России — кудрявая головка закрыла голубое пятно Каспийского моря — и прочитала стихотворение, в котором рифмовались слова «Германия, любовь, вера и преданность». После этого начался урок рисования, посвященный солдатам. Деды Морозы и пасхальные зайцы рисовались тушью. Подвангенское озеро светилось голубизной подобно Каспийскому морю, подвангенские пшеничные поля требовали желтой раскраски, на господский парк была истрачена оставшаяся зеленая краска. Они рисовали лошадей, коров и свиней, а к ним водоплавающих птиц, главным образом, гордых лебедей, хозяев озера, и, конечно же, целыми дюжинами белых аистов. Под рисунками они подписались: «Дети Подвангена приветствуют немецких солдат».

— Возможно, мы получим ответ, — вселила в них надежду учительница. — Солдаты иногда выкраивают время для написания писем.

31 января последний из воевавших жителей Подвангена вернулся домой с Мировой войны. Это был ополченец Альберт Розен, который много месяцев пролежал в госпитале на Рейне после отравления газами, но, в конце концов, его подлечили настолько, что он был отпущен на родину. Родственники забрали его с вокзала в Гердауене, положили в телегу на сено и укрыли из-за больших холодов меховыми шкурами. Добравшись до дома, они перенесли его в помещение, где он провел целую неделю, не вставая, и многие жители Подвангена приходили к нему засвидетельствовать свое почтение.

Школьная хроника Подвангена, февраль 1919 года

Он последовал в ту сторону, откуда шел дым, добрался до болота и обнаружил там огонь на опушке березняка. Все же это скорее был дым, а не огонь. Какой-то солдат, закинув винтовку за спину, стоял там с трубкой во рту, как будто его поставили охранять этот огонь. Он протягивал к пламени руки, чтобы согреться. За ним в самом болоте копошились какие-то фигуры. Роберт Розен разглядел коричневые шинели и серые шапки-ушанки, увидел отблеск лопат, которыми они набрасывали черную землю в кучу. Пленные с господского поместья рыли канаву для осушения болота. Конвоир, старый солдат с седыми густыми усами, взглянул на него. Он поздоровался с Робертом Розеном, пожав ему руку, предложил присесть на тюк с соломой и спросил после того, как вновь раскурил трубку, приехал ли тот в отпуск, и так же ли ему все уже опостылело?

На это мог быть дан только один ответ: «Еще как!».

— Вам пора заканчивать со всем этим, чтобы русские парни могли отправиться домой, — заметил конвоир и показал на пленных, которые, не обращая на них внимания, копались в болотистой грязи. — Если они и дальше будут здесь оставаться, то все обезумеют.

Конвоир стал рассказывать о том, как пленные выиграли битву с зимой.

— Они неделями сгребали снег, а после того как он начал таять, обходили господские поля и собирали камни. На кладбище ты можешь подивиться на огромную гору, которую они натаскали вручную. Здесь больше камней, чем они съели хлеба. Если война и дальше будет продолжаться, то их заставят разбивать камни на куски и ими мостить дорогу в деревне. Их нужно хоть как-то занимать работой. Летом мы будем нарезать торф, тут работы достаточно. Наконец, я хотел их послать в лес рубить деревья, но хозяин поместья посчитал, что там они могут сбежать.

— Пока мы одерживаем победы, никто из них не сбежит, — сказал я ему. — Они рады тому, что им сохраняют жизнь, — сказал я ему.

— Куда им бежать? Они знают, как далеко им сейчас до России, и что, если они туда все-таки вернутся, то им там не поздоровится, — сказал я ему. — Лишь когда мы перестанем побеждать, то тогда возникнет опасность, и вот тут-то нам придется быть настороже, чтобы они не забили нас насмерть лопатами.