Ингеборг была самой старшей из розенских детей. До своей свадьбы она оставалась такой длинной и худой, что в деревне о ней говорили, будто она может пить прямо из водостока под крышей. С рождением детей она сильно раздалась, сохранив свой высокий рост, что вместе привело к тому, что теперь она весила восемьдесят один килограмм. Роберт, второй ребенок в семье, был на пять сантиметров ниже ее ростом и весил на четыре с половиной килограмма меньше своей старшей сестры. Дорхен была еще меньше, и по ней нельзя было сказать, сможет ли она подрасти. Герхард был самым младшим и меньшим. Когда его хотели позлить, то говорили: ты же ведь последыш.

Вместе с Ингеборг в гости к ним пришел другой большой мир. Благодаря ей всем было известно, что Кёнигсберг и Берлин разделял всего лишь один шаг, и что муж Ингеборг являлся начальником по финансовой части, служа в Париже. Это от него было шампанское, он имел отношение также и греческому изюму и калабрийским апельсинам, лишь в случае с карельской меховой муфтой его роль была не совсем понятна. Финансовый начальник, разумеется, знал больше тех солдат, что пешком отмеряли расстояние, шагая по русской грязи. Ему были известны все слухи, которые распространялись в Париже, Риме и Берлине, и Ингеборг доводила их до сонного Подвангена, вкладывая в них особый смысл и говоря почти шепотом:

— Фюрер разрабатывает новое чудо-оружие, которое одним махом покончит с войной! Этим летом будет одержана победа над Англией! Немецкие парашютисты высадятся на Красной площади в Москве и возьмут в плен Сталина! Все евреи из России и Польши будут погружены в Одессе на суда и доставлены в Палестину.

Что должно было произойти с немецкими евреями, об этом слухи умалчивали. Кто-то якобы предложил отправлять их в Россию и Польшу. Тогда они уже переставали бы быть немецкими евреями и тоже могли бы отправляться на судах в Палестину. Ингеборг была почти уверена в том, что в Америке готовится восстание негров против белых господ. Жители Индии, они все же германского рода, непременно скинут англичан в море и освободятся от колониализма. Японцы уже овладели половиной Азии и должны будут соединиться с немцами где-нибудь вблизи озера Байкал. Хотя они и не были арийцами, но оставались хорошими друзьями. В Берлине одной немке даже разрешили выйти замуж за японского дипломата. Над Северной Африкой развевались флаги со свастикой, несколько фирм из Кенигсберга решили создать африканские представительства, чтобы импортировать колониальные товары и негров в качестве швейцаров.

Об обстановке в России Ингеборг могла сообщить также лишь самые хорошие новости. Летом вермахт выйдет к Волге, нефтяные источники Кавказа окажутся у немцев в руках. Появится такое количество бензина, что в летнюю прохладу вновь можно будет ездить на личных автомобилях в австрийский Берхтесгаден. Ленинград, где люди жили, питаясь мясом крыс, вскоре превратится в город мертвых. Вскользь Ингеборг упомянула, что как-то ночью над Кёнигсбергом вдруг появились русские самолеты и беспорядочно сбросили бомбы. Немецкие истребители быстро положили конец этой нечистой силе. Два русских самолета упали в Куршский залив, один из них зарылся в песок дюн у Куршской косы. В общем и целом война, как она виделась из Кёнигсберга, была довольно веселым занятием. Сам город теперь выглядел намного лучше, чем когда-либо прежде. Ингеборг ходила на концерты и в кино. Для работы по дому у нее имелась служанка с Украины, маленькая Наташа. Ингеборг, как жене солдата с двумя детьми, полагалось такое подспорье. Летом она поедет со своими мальчиками в Шварцорт на Куршскую косу. Ее муж, военный финансист, запланировал отпуск на то же самое время и намеревается приехать туда из Парижа.

Они сидели все вместе допоздна и вели беседы об огромном мировом пространстве до тех пор, пока на небе вновь не раздалось «ву… ву… ву…», которое услышал лишь Роберт Розен.

— Тебе следует перевестись во Францию, — предложила Ингеборг своему брату.

Все взглянули на него.

— Вначале нужно закончить грязную работу в России, — сказал он.

Когда он проводил Эрику до дома, она шепнула ему у калитки сада:

— Может быть, тебе действительно следует отправиться во Францию.

И кто обручился с женою и не взял ее, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не взял ее.

Библия, Ветхий завет, 5-я книга Моисеева, Второзаконие, глава 20, стих 7

Небо затянуло серыми тучами, но дождя не было. Небольшие волны, вызванные прибоем, бились о берег озера, желтая пена покрывала зеленую прибрежную полосу.

— Все же мы заслужили лучшую погоду, — отозвалась матушка Берта о пасмурном рассвете. — Но все еще может измениться.

Дорхен, проснувшись, побежала к невесте, чтобы помочь той надеть свадебный наряд. Ее сестра Ингеборг была занята тем, что сдерживала своих мальчишек, порывавшихся вновь измазаться в подвангенской грязи.

Жених достал из шкафа черный костюм, который оставил ему отец. Мать несколько дней назад выставила его проветрить, чтобы ушел запах порошка от моли. Матушка Берта настояла на том, чтобы все участники праздника хорошенько подкрепились перед отъездом, поскольку день обещал быть напряженным.

Герхард запряг своих гнедых в две повозки, которые он украсил с вечера зелеными березовыми ветками. Теперь они выглядели так, будто собрались на прогулку по случаю Троицы.

В день свадьбы сводка вермахта сообщила о зачистке Волховского котла на северном участке Восточного фронта. На южном участке царило спокойствие, в центре было то же самое. В Северной Африке войска продолжали наступление. Атлантика поглотила еще 107 000 брутто тонн. Таким был суммарный вес кораблей, потопленных немецкими подводными лодками.

В половине десятого подъехала пролетка помещика. Кучер остановился при въезде во двор и выбил трубку, так как считалось дурным тоном обкуривать новобрачных табачным дымом. Роберт Розен встретил его, держа в руке пачку сигарет «Юно», и пошел с ним к дому, в котором ждала Эрика. Чуть скованно, но в то же время с чувством собственного достоинства, прошествовал он через сад, постучал в дверь один раз, затем снова. Наконец, ему открыли. Но появилась не невеста, как он этого ожидал, а Дорхен. Она сказала, что он должен оставаться за дверью. В темноте помещения он слышал смех, затем вышла матушка Луиза и обняла его. За ней что-то светилось в темном коридоре, как будто вставало солнышко. Белое пятно становилось все больше, и, наконец, он увидел смеющееся лицо с веснушками. Эрика смотрелась как фарфоровая куколка, выставленная на показ на столовом буфете в добропорядочном доме.

Он бы с радостью отнес ее на руках в пролетку, но Дорхен запретила ему притрагиваться к невесте:

— Ты весь наряд помнешь.

Не хватало только цветов. Начало мая было для них не самым благоприятным временем. Через два месяца он нарвал бы роз, но кто знает, что будет через два месяца? Поэтому он ждал с букетиком ландышей, которые Дорхен, надо признаться, сорвала без спроса в господском парке.

Эрика стояла перед ним и ежилась от свежего ветра, который дул с озера.