— Кто-нибудь из них понимает по-немецки? — спросил Роберт Розен.

Конвоир указал на долговязого парня и объяснил, что тот два года ходил в немецкую школу в Ленинграде.

Роберт Розен пошел по доскам, проложенным прямо по болоту. Пленные распрямили спины и осклабились, глядя на него. Жидкая грязь, брошенная с лопаты, угодила на деревянную дорожку, брызги попали на его военную форму.

— Эй, Иван, смотри у меня, — заорал конвоир. — Эти брюки принадлежат фюреру, их нельзя забрызгивать дерьмом.

Он уже давно перестал величать их по именам и называл каждого пленного «Иваном», лишь долговязого парня из Ленинграда знал он ближе.

— Это Миша, наш запевала.

Тот, о ком говорили, воткнул лопату в землю и вытер руки о свои брюки.

— Где тебя взяли в плен? — поинтересовался Роберт Розен.

Миша назвал город Житомир, который они защищали до последнего. Все эти пленные с нижней Волги, оттуда, где строилось крупное водохранилище.

— Что, немцы уже вышли к Волге? — спросил он.

— Еще нет, но это вскоре произойдет, — ответил Роберт Розен. — Этим летом война закончится, после чего вы сможете пойти домой.

Ему захотелось пожать чужеземцу руку. Тот ответил на рукопожатие, остальные смотрели на них.

— Когда ты выйдешь к Волге, дай знать в Саратове, что Миша по-прежнему жив.

Опершись на свои лопаты, пленные стояли в болотной грязи и пытались понять, что те конкретно говорили о Волге. Насколько люди становятся ближе друг другу, когда имеют возможность общаться. Неожиданно они перестали быть врагами друг для друга.

— Войне конец, большевикам конец, а Русь матушка будет здравствовать! — прокричал Миша ему.

Затем вновь взлетели вверх лопаты, облепленные грязью, и жидкая болотная земля с глухим звуком шмякнулась на деревянные мостки.

Миша затянул песню, остальные пленные подхватили ее.

— Да, петь они умеют, — сказал конвоир. — Пение придает им дополнительные силы, чтобы выжить в плену. По правде говоря, камрад, мы должны были бы лучше относиться к ним. Тогда многие из них пошли бы с нами на Восток, чтобы освободить матушку Россию от большевиков. Но нам ведь этого не нужно, мы ведь и сами справляемся. Однако, мое мнение таково: если мы и впредь будем обращаться с русскими, как со скотом, то это нам будет стоить победы.

Он подбросил в костер сухих березовых веток. Стена дыма заслонила болото, из-за дымовой завесы звучали мужские голоса, распевавшие песню.

Они поговорили еще некоторое время на разные темы. Роберт Розен спросил конвоира, был ли он на фронте. Тот недовольно махнул рукой.

— На Первой мировой войне я достаточно хлебнул фронта. Для новой войны я уже слишком стар, ну, а для России тем более.

Ему уже приходилось конвоировать пленных, вначале поляков, затем французов, а теперь вот и русских.

— Ты знаешь, камрад, сколько разных народов приходится нам конвоировать подобным образом?

Впрочем, особой нужды жаловаться у него не было. Хотя все-таки лучше было бы служить на его родине, в Тюрингии.

— Здесь, на Востоке солнце только встает, но попомни мои слова: когда-нибудь на Востоке оно и закатится.

Спустя три дня после праздника Йоханнеса рой диких пчел накинулся на лошадей крестьянина Адомайта, запряженных в телегу, как раз когда тот собирался ехать на рынок. Кони обезумели; вначале у повозки отлетели оба задних колеса, затем вылетел из нее и сам крестьянин, после чего животные прыгнули в озеро, где пчелы, наконец-то, отстали от них.

Школьная хроника Подвангена, июнь 1888 года

Учитель Коссак встретил его в школьном саду, сидя на скамейке недалеко от плетеных ульев. Семь ульев стояли в ряд, пчелы дожидались солнечной погоды и цветения деревьев.

— Суровая зима здорово досадила им, — сказал Коссак. — Я вынужден был повесить мешки на ульи. Но когда снегу намело, то белый наст чуть было не раздавил пчел.

Он бы с удовольствием передал школьный сад в другие руки потому, что для него эта работа стала слишком тяжелой. Но юная учительница-практикантка едва ли разбирается в цветах и овощах, поэтому Коссак вынужден сам заботиться о школьном саде, хотя ему приходится совсем не сладко.

Роберт Розен приложил ухо к одному из ульев, чтобы удостовериться, что пчелы Коссака все еще жужжат.

— Они ждут цветения вишни, — разъяснил Коссак. — После вишни придет черед лип, а затем появится и клевер. Липовая аллея, ведущая к господскому дому, превратится в праздничную лужайку для моих пчел.

Он поведал историю о владельце поместья, который много лет назад сказал ему, свесившись с лошади, что этот мед принадлежит ему, так как собирается с его лип. На это Коссак ответил, что тот должен тогда послать своих служанок к этим деревьям, чтобы те срывали цветущие бутоны и получали из них мед. Тогда помещик засмеялся и ускакал прочь. Позднее выяснилось, что Коссак каждый раз, получив липовый мед, отсылал одного из школьников к господскому дому, и тот отдавал литр этого нектара за аллею и старые липы.

— Твоя свадьба должна была бы состояться на шесть недель позже, — сказал Коссак. Летом я мог бы угостить тебя молодым медом.

Они углубились в разговоры о жизни домашних пчел. Коссак разъяснял смысл и пользу трутней. Он характеризовал рабочих пчел, как рабынь, которых держит у себя пчелиная матка, чтобы вести праздную жизнь со своим трутнем, что, впрочем, случается и у людей. Не было еще такого случая, чтобы пчелы воевали между собой. Даже если у них имелось мало корма, они довольствовались нектаром, который им давала природа, и не разоряли другие пчелиные ульи. Пчелам можно простить то, что они иногда жалят. Им не остается ничего другого делать, это их врожденный инстинкт, в случае угрозы они должны жалить и умирать.

Хлопоты доставляло Коссаку приобретение сахара. Он прилагал всяческие усилия, чтобы доставать сахарный сироп, который был необходим, чтобы пчелы пережили время, когда не было цветения. С недавних пор ему приходится сдавать мед уже не только помещику, владеющему липовой аллеей, но и другим господам в районном центре, которые додумались до того, что стали собирать все съестные припасы. Они регистрируют их и перераспределяют, в том числе и мед Коссака.

Когда Роберт Розен ушел от него, ему вдруг пришла в голову мысль, что они ни словом не обмолвились о войне. Ничего не говорилось о диком меде России, о пчелиных роях, которые изо всех сил стремились перелететь через огромные русские реки. В школьном саду Подвангена места войне не нашлось.

Во вторую годовщину по случаю знаменательной битвы под Седаном на берегу Подвангенского озера собралась огромная толпа, чтобы восславить короля и Отечество. Был зажжен внушительных размеров костер, сложенный из дров. Школьный хор исполнял патриотические песни.

Школьная хроника Подвангена, 1872 год