«Ребе, кто еще…»

«Никто, — резко бросил старик, уставив на меня взгляд, в то время как я не отрываясь смотрел на него. — Память не подвела тебя. Все было именно так. Но твой брат ничего не слышал, а твоя тетя Ривка умерла. Так что никто не мог открыть Эстер эту тайну. — Только теперь он повернулся к Грегори и продолжил: — Вещь, а точнее, существо, о котором ты говоришь, проклято. Это демон, которого призывают с помощью могущественной магии, чтобы вершить злые дела».

Взгляд ребе вернулся ко мне, хотя Грегори продолжал внимательно слушать деда.

«В таком случае, думаю, другим евреям известна эта история. Натану, например…»

«Нет, никому, — решительно возразил ребе. — Послушай, не держи меня за дурака. Думаешь, я не знаю, что ты расспрашивал евреев по всему свету? Связывался с различными общинами, с университетскими профессорами. Ты очень хитер, Грегори, и наладил связи во всех сферах. А сюда ты пришел, потому что я твоя последняя надежда».

«Да, ты совершенно прав, — кивнул Грегори. — Я думал, эта история общеизвестна, однако мои собственные поиски и расследования властей убедили меня в обратном. Вот почему я здесь».

Грегори склонил голову набок и махнул перед ребе сложенным чеком.

У старика появилась секундная возможность подать мне знак, которой он и воспользовался, подняв указательный палец правой руки. Этот жест вкупе со стремительным движением глаз и головы означал: «Спрячься и стой тихо». В нем не было и намека на приказ или угрозу, я назвал бы его скорее отчаянной мольбой.

А потом до меня донесся его безмолвный голос, призывавший хранить мое присутствие в тайне.

«Не тревожься, старик, — так же мысленно ответил я. — Твоя просьба будет исполнена».

Грегори, по-прежнему стоя ко мне спиной, развернул чек.

«Объясни, ребе, что все это значит, — потребовал он. — У тебя ли еще эта вещь? О чем ты говорил с Ривкой и почему сказал, что уничтожить реликвию непросто?»

Убедившись, что я спрятался, старик повернулся к Грегори.

«Что ж, — произнес он, — возможно, я открою тебе все, что ты хочешь знать. Возможно, даже передам то, о чем ты просишь. Но только не за такую цену. Денег у нас более чем достаточно. Ты предоставишь нам то, в чем мы действительно нуждаемся».

Грегори пришел в неописуемое волнение.

«Сколько ты хочешь, ребе? Ты говоришь так, будто все еще владеешь этой вещью».

«Именно так, — кивнул старик. — Она у меня».

Я не был удивлен.

«Я хочу ее получить! — вскричал Грегори столь неистово, что его порыв мог показаться наигранным. — Назови свою цену!»

Старик размышлял. Взгляд его надолго остановился на мне, потом скользнул дальше. Изможденное лицо залила краска, руки беспокойно ерзали по столу. Наконец он вновь пристально уставился на меня.

На секунду наши глаза встретились, и перед моим мысленным взором угрожающе пронеслось прошлое — то, что происходило за много веков до встречи с Самуилом. Мне показалось, что я увидел Зурвана и даже саму процессию в Вавилоне. Мелькнула фигура улыбающегося золотого бога. Меня охватил ужас: ужас перед грядущим знанием, ужас при мысли о том, что, подобно обыкновенному человеку, я обрету память и настоящую боль.

Если то, что творится внутри меня, не прекратится, я испытаю невообразимые муки и непременно взвою, как пес, буду рыдать, как рыдал шофер над телом Эстер. Я буду стенать и плакать вечно. А потом налетит ветер и подхватит меня вместе со всеми потерянными душами. Когда я убил злодея-мамелюка, моего повелителя в Каире, ветер явился за мной, и мне пришлось прокладывать себе путь к забвению.

«Оставайся живым, Азриэль. Прошлое подождет. Боль тоже, как и ветер, который будет ждать вечно. Оставайся живым и не покидай эту комнату. Ты должен все узнать».

«Я здесь, старик».

Грегори склонился к старику, но по-прежнему не замечал, что тот смотрит только на меня.

«Пройди туда, к полкам позади меня, и открой шкаф, — ровным голосом по-английски приказал внуку ребе, не отрывая от меня взгляд. — Внутри ты увидишь накрытый тканью предмет. Сними ткань и принеси мне то, что под ней. Вещь эта очень тяжелая, но тебе хватит сил».

Я едва не задохнулся от волнения и сдавленно вскрикнул. Сердце мое разрывалось от боли. Мой прах здесь, в этой комнате!

С минуту Грегори колебался. Возможно, он не привык исполнять приказы или просто не желал делать что-либо своими руками. Тем не менее он наконец сдвинулся с места и направился к шкафу за спиной старика.

До меня донесся скрип дверцы, я ощутил запах кедра и благовоний, а потом услышал щелчки металлических застежек. Я поднялся на цыпочки и тут же снова присел.

Все это время мы со стариком не сводили друг с друга глаз. Тогда я отступил от полок и встал так, чтобы он увидел меня во весь рост, в таком же, как у него, длинном одеянии. В глазах ребе на миг промелькнул легкий испуг, а потом он слегка качнул головой, призывая меня спрятаться обратно.

Я повиновался.

Грегори скрылся за шкафом, но я отчетливо слышал его раздраженное бормотание.

«Убери книги. Вытащи, чтобы не мешали. Ну что, видишь ее?» — Обращаясь к Грегори, ребе смотрел только на меня, словно стараясь взглядом удержать на месте.

В комнате запахло пылью, она закружилась в свете лампы. Грегори уронил книги. О, какое удовольствие доставляли мне эти звуки, как приятно было смотреть на все собственными глазами и слушать собственными ушами!

«Только не плачь, Азриэль, — приказал я себе. — Не проявляй слабость в присутствии человека, который тебя презирает».

Я непроизвольно поднес руки ко рту, будто намереваясь вознести молитву в предчувствии несчастья, и ощутил под пальцами густые усы и бороду.

«Совсем как у тебя, ребе, когда ты был молод», — подумал я.

Старик сидел прямо, глядя на меня напряженно и настороженно.

Тут из-за шкафа вышел Грегори, и в свете лампы я увидел в его руках шкатулку.

Золотое покрытие на кедровой древесине отлично сохранилось, но поверх шкатулка была обмотана железными цепями.

Железо! Цепи! Неужели они надеялись удержать меня таким образом? Меня, Азриэля?! Разве железо может помешать такому, как я? Меня разбирал смех, но взгляд мой приковывала позолоченная шкатулка, которую Грегори держал, словно младенца.

В памяти возникло туманное видение, я вспомнил, как эта шкатулка была сделана, но ни одно лицо не всплыло перед моими глазами — только блики солнца на мраморе и ласковые слова. Любовь, добро… Мысли мои вернулись к Эстер.

Грегори был возбужден и горд собой, его совершенно не заботило, что шерстяное пальто и волосы покрылись густым слоем пыли. Внимательно осмотрев добытое сокровище, он повернулся и бережно, будто ребенка, опустил шкатулку перед стариком.