Мы были в пути уже несколько дней, когда как-то раз, ночью, лежа на полу среди наших вещей, я услышала, как Виндлайер простонал одно-единственное слово. «Брат…» – сказал он и умолк, провалившись глубже в сновидения. И тогда я отважилась немного раскрошить стены, которые твердо защищала от него все время, пока мы бодрствовали. Я заставила собственные мысли притихнуть и ощупала его границы.

Я обнаружила совсем не то, чего ожидала. Даже во сне он держал в узде Керфа. Калсидиец стал покорным, как дойная корова, что совершенно не вязалось с его оружейной перевязью и шрамами. Он просил разрешения, прежде чем приступить к еде, и не бросал похотливых взглядов на женщин, даже на скованных рабынь, которых каждый день выводили подышать на палубу. В ту ночь я почувствовала, что Виндлайер окутал его ощущением тоски на грани отчаяния. Калсидиец не мог дотянуться до своих лучших воспоминаний, не помнил своих побед, не помнил, как ему было хорошо. Тупое исполнение обязанностей – вот и все, что осталось у него в памяти. Новый день будет такой же, как вчерашний, снова надо будет выполнять приказы командира. А командир – Двалия.

Я поискала узы Виндлайера на себе, но если он и опутал меня ими, то они были слишком тонкие и я их не чувствовала. А вот что меня удивило, так это то, что пелена тумана обнаружилась на Двалии.

Может быть, она сама его об этом попросила? Чтобы лучше спать? Вряд ли ей нравилось целыми днями лежать в постели и страдать от морской болезни. Однажды при мне она дала Виндлайеру понять, как сильно его презирает. Двалия осыпала его оскорблениями, а он только втягивал голову в плечи. Но может быть, такое случалось и раньше? Я прощупала морок, которым он окутал ее. Вот что это было: она может положиться на Виндлайера, он поможет ей управляться с нами; он раскаивается в своей мимолетной попытке взбунтоваться. Он ее верный слуга. Может сдерживать Керфа и прятать меня, пока Двалия отдыхает, ведь ей нужен отдых. Я на цыпочках мысленно обошла туманный морок. Как далеко простирается трусливое сопротивление Виндлайера? Поймет ли Двалия, что происходит, когда ей станет лучше?

Это если он допустит, чтобы ей стало лучше. Я задумалась. Неужели Виндлайер и правда насылает на нее тошноту? Пока Двалия без сил валялась в постели, нам не доставалось ее шлепков, щипков и пинков. Неужели Виндлайер решился восстать против нее? Если он больше не прислуживает Двалии, если он хочет стать свободным, могу ли я раздуть в нем эту искру? Переманить его на свою сторону? Чтобы сбежать и отправиться домой?

Едва эта мысль пришла ко мне, я тут же подняла стены и укрепила их, как только могла. Нельзя, чтобы Виндлайер догадался, что мне известно и уж тем более – на что я надеюсь. Чем я могу заслужить его дружбу? О чем он мечтает больше всего?

– Брат, – еле слышно шепнула я.

Зычный храп Виндлайера на миг прервался, будто споткнувшись, но возобновился снова.

Я собрала в кулак свою храбрость. Хуже ведь уже не будет…

– Брат, мне никак не заснуть…

Он перестал храпеть. Надолго повисла тишина, потом Виндлайер удивленно спросил:

– Ты зовешь меня братом?

– Ты ведь меня так зовешь.

Что это значит для него? Надо быть осторожнее, мало ли что я в нем нечаянно разбудила?

– Так я звал тебя во сне. Во сне мы оба звали друг друга братьями. – Он завозился, поудобнее пристраивая голову на свернутой в узел одежде, служившей ему вместо подушки. И уныло добавил: – Но все остальное вышло совсем не так, как в моем сне. Моем единственном сне.

– Ты видел это во сне? – спросила я.

– Да, – подтвердил он. И с робкой ноткой гордости заявил: – Никто больше этого сна не видел, только я.

– Ну и что такого? Это ведь твой сон, значит ты его видел, а не другие.

– Ты просто ничего не понимаешь в снах. Многим Белым снятся одинаковые сны. Если много Белых видят один и тот же сон, значит этот сон важен для Пути. Если сон является кому-то только однажды, возможно, того, на что он указывает, и вовсе не произойдет. Если только какой-нибудь храбрец не постарается сделать так, чтобы произошло. Для этого надо найти другие сны, которые подскажут дорогу к этому. Как Двалия нашла их для меня.

Двалия заворочалась на койке, и я обмерла от ужаса. Какая же я глупая! Конечно, она не спала. Старая гадина никогда не спит. Она слышала, как мы перешептывались, и теперь обратит мой замысел против меня, когда я его еще даже толком не продумала!

А потом я почувствовала… Глубокий и благословенный сон навалился на меня, будто пуховое одеяло, теплое, но легкое. Мои мышцы расслабились, головная боль прошла, вонь каюты перестала иметь значение. Я едва не провалилась в забытье, несмотря на все свои стены. Как же сильно, должно быть, это подействовало на Двалию… Да и Керфа, наверное, задело основательно. Сказать Виндлайеру, что я знаю, что он делает? Пригрозить ему, что я выдам его Двалии, если он мне не поможет?

– Ты чувствуешь, что я делаю, и защищаешься.

– Да.

Отпираться не было смысла. Я ждала, что он скажет что-то еще, но Виндлайер молчал. Раньше я считала его слабоумным, но теперь, прислушиваясь к его молчанию, я заподозрила, что он продумывает стратегию. Как бы мне его разговорить?

– Можешь рассказать мне свой сон?

Он повернулся на бок. Когда он заговорил, я поняла, что он лежит ко мне лицом. Его шепот доносился до меня в тесноте каюты.

– Каждое утро Самишаль просил дать ему бумагу и перо. Мы с ним были дважды братьями: наши родители были братом и сестрой и их родители тоже. Поэтому иногда я говорил, что тоже видел сон такой же, как и Самишаль. Но мне всегда говорили: «Ты лжешь». Они знали. Все сны доставались Самишалю, а мне – только один. Даже Одисса, моя сестра-близнец, такой же худородок, как я, видела сны. А я – только один. Никчемный Виндлайер.

Братья женились на сестрах и у них рождались дети? История его происхождения привела меня в ужас, но я понимала: Виндлайер тут не виноват. Я ничем не выказала, как мне противно, и спросила только:

– Но один-то сон тебе приснился?

– Да. Мне приснилось, что я нашел тебя. В снежно-белый день я нашел тебя, назвал тебя братом и забрал с собой.

– Выходит, твой сон сбылся.

– Сны не «сбываются», – поправил он меня. – Если сон относится к истинному Пути, мы идем к нему. Четверо ведают Путь. Они находят правильные сны и посылают четырех Слуг прокладывать Путь, которому будет следовать мир. Когда своими глазами видишь то, что однажды уже кому-то снилось, – это как наткнуться на указатель на дороге и убедиться, что не сбился с пути.

– А что, во всех снах я была мальчиком? – спросила я из чистого любопытства.

– Не знаю. В большинстве снов говорилось о сыне, в других – просто о ребенке. В моем сне ты была моим братом. – Он шумно почесался. – Выходит, Двалия права. Мой сон был незначительным и не вполне верным. – В его голосе слышалась детская обида, желание, чтобы кто-то заверил его, что все не так плохо.