– Слушайте меня, сварожичи, – негромко приказал великий Один прикрывающим его безбородым храбрецам. – Как только я кричу: «Щель!» – раздвигаете щиты и тут же смыкаете обратно. Все ясно?

Смертные кивнули.

Двести метров – почти четыреста шагов. Скифы подняли оружие, пустили стрелы. Медные наконечники часто застучали по щитам, по скамьям, бортам и носам кораблей. Кое-где опять послышались крики боли, ругань.

Триста шагов. О́дин еще раз выглянул в просвет меж деревянными дисками, достал из петли боевой молот, слегка раскрутил, и:

– Щель!!! – последовал последний, самый сильный и резкий размах, и молот улетел в цель, а бог войны присел на колено, наблюдая понизу за результатом.

Удар, оглушительный треск – крайнего уродца точным попаданием просто смело с мыса вместе с кусками защищающих его деревяшек. Скифы замерли, забыв о луках и с ужасом глядя на жуткую пробоину в своих рядах.

Могучий Один усмехнулся, отвел и раскрыл ладонь, призывая оружие.

Степняки очнулись, ливень стрел стал еще гуще и яростнее. Но Викентий поймал вернувшийся молот, снова рявкнул:

– Щель! – и опять метнул его в цель.

Хруст, злобный вой. Последний из потомков Табити растолкал своих защитников, вышел вперед, сжимая кулаки. Вперил свой взгляд в накатывающие ладьи. Кто-то закричал от ужаса, кто-то от страха, левая ладья вдруг ощутимо просела и отвернула в сторону. Но брошенный со ста шагов молот с легкостью пробил насквозь грудь боевого колдуна, раз и навсегда лишив степняков их колдовского супероружия.

– Слава Одину! – дружно взревели сварожичи. – Во имя Одина!

Корабли на всем ходу врезались в мыс, и воины славного народа стали выпрыгивать наружу, тут же вступая в бой.

– По-о-оберегись! – дождавшись своей очереди, ринулся вперед Викентий, наслаждаясь кипением крови в жилах, восторгом смертной схватки.

Он с замаха саданул боевым молотом в скифский щит, одним ударом раскалывая его пополам, тут же врезал в открывшийся просвет железной окантовкой своего, переступил через упавшего врага, закрылся от броска медного топорика, швырнул в ответ свой молот, отпрянул от направленного в лицо копья, поймал вернувшийся молот, закрылся, ударил понизу, сделал еще шаг.

Шею обожгло болью – бог войны повернул голову, швырнул молот в лучника и тем прозевал попадание топорика в плечо. Викентия спасли токмо прочность кирасы да удар окантовкой степняку под ребра. Молот вернулся, Один сбил им копейщика слева, прикрылся щитом от палицы и им же саданул вниз, в неосторожно подставленное колено, сделал еще шаг, отмахнулся от топорика, пнул в ответ окантовкой, прикрылся от стрелы, а когда опустил деревянный диск – точно в грудь бога войны ударило копье. Ударило с такой силой, что насквозь пробило толстенную броню и ощутимо погрузилось в тело. Великий Один вскрикнул от боли, ругнулся. Скиф попытался выдернуть свое оружие – но не смог, и защититься от брошенного в лоб молота ему оказалось нечем.

– Вот хрень! – Засевшее в груди копье упиралось концом древка в землю и мешало Викентию двигаться вперед. Пришлось забыть о схватке, чуть отступить и извлечь вражеское оружие из грудины.

Заминка позволила оглядеться. Скифы, оказавшиеся на мысу в самой настоящей ловушке, почти все полегли под напором сварожичей, схватка угасала, одновременно разгораясь справа, где легкоконные степняки пытались прорваться на выручку к своим сородичам. Их отчаянно пытался сдержать отряд Чурилы, посланный замкнуть окружение, – но все сложилось с точностью до наоборот. Всадники налетали, кололи с высоты седла копьями, рубили топориками, иные метали арканы и выдергивали славян из общего строя, волокли в степь.

Викентий резко выдохнул, метнул молот, проломив спину одному из таких ловкачей, поймавшему воина, ринулся на выручку остальным.

Валентина наблюдала за всем этим кровавым пиршеством с борта ладьи. Смотрела, как ринулись в схватку одетые в меха корабельщики, как принялись рубить замшевых степняков топорами и калечить палицами, как быстро истаивал отряд нападающих, словно истираясь о коричневую светлую толпу, но все же продвигаясь сквозь нее, а то и прямо по ней вперед, к открытой воде по ту сторону мыса. Она слышала крики боли и ярости, вой ужаса и стоны умирающих, мольбы и хруст костей, она видела разлетающиеся в стороны брызги крови и ощущала ее сладковато-парной аромат, она вкушала запах торжествующей смерти – и от всего этого впала в некое подобие транса. Валентина ощутила себя призраком, невесомым и бестелесным, и вместе с тем осознала, как покидают тела умирающих сполохи их бессмертных душ.

Девушка увидела, как прямо в самой гуще битвы величаво и бесстрашно перемещается красивая темноволосая и белолицая женщина, присаживаясь рядом то с одним, то с другим воином, давая им напиться из своей костяной, с серебряным ободком, чаши, а затем помогая им подняться. Воины вставали рядом со странной гостьей, ее свита стремительно росла. Валентине стало любопытно, что именно происходит, – и она скользнула вперед. Легко и просто, как полагается призраку.

– Мара… – Оказавшись рядом, она узнала женщину и отпрянула. Отношения с сестрицей Макоши у Вали сложились не очень. Отпрянула девушка слишком далеко, оказавшись на пути скифа, замахнувшегося копьем, и… И всадник промчался прямо сквозь нее, ударил в голову чернобородого сварожича. В последний миг тот успел прикрыться щитом, ударил проносящегося мимо врага сам, попав куда-то в бедро.

Степняк умчался, оставляя длинный кровавый след, и уже через несколько минут безвольно выпал из седла. И словно разделился от удара надвое. Тело – осталось лежать. Душа – поднялась на ноги и замерла, глядя вокруг с изрядным удивлением.

Валентина подумала, что степняку нужно к Маре, – легким усилием воли приподняла душу и послала ее в сторону реки.

Новые лихие всадники понеслись на сварожичей, метнули короткие копья, взмахнули арканами. Сразу два накрыли Вика – похоже, скифы охотились именно на него. Конники дали шпоры лошадям, отворачивая, – однако любовник Валентины перехватил обе веревки, рванул к себе… И опрокинул обоих скакунов, к седлам которых крепился конец петли. Степняки остались брыкаться, прижатые лошадиными тушами к земле, а Викентий швырнул свой огромный молот и выбил на траву еще одного всадника.

Сквозь девушку пролетело несколько стрел. Одна попала в шею бога войны, рядом с уже торчащей под затылком. Но великий Один, словно не заметив раны, опять метнул молот и ссадил еще одного скифа.

Уцелевшие отвернули и во весь опор умчались в степь.

Всплески освобождающихся душ наконец-то прекратились, ощутимо ослабел запах смерти – и наваждение спало. Валентина вышла из транса, оказавшись рядом с Викентием, и громко перевела дух. Похоже, все время битвы она совершенно не дышала.

– Вот хрень, – тяжело дыша, проронил Вик. – Ты-то здесь откуда?

– Ты чего, боли не чувствуешь? – ответила вопросом на вопрос девушка, взялась двумя руками за торчащие у приятеля из шеи стрелы и рывком выдернула сразу обе.