Разумеется, подобный план не обещал быстрых результатов. Но у молодого чародея в запасе имелось почти три тысячи лет. Так что за скоростью колдун не гнался. Его интересовал только результат. Всеобщая вера в единого, великого и всемогущего бога Лю́бого в начале двадцать первого века.

Зима принесла лесному колдуну радость – ему впервые помолились славяне. Он примчался на зов мгновенно, осмотрел страдающего коликами младенца, снял боль.

– Он совершенно здоров. – Убрав ладонь с животика малыша, оборотень передал ребенка маме. – Будет жить долго и счастливо и настрогает тебе кучу внучат.

– Спасибо, Любый! – Молоденькая мамаша засветилась счастьем. – Не знаю, как тебя и благодарить!

– Мне в радость помогать всем вам, милая, – провел ладонью по ее плечу колдун. – Всегда зовите, если случится какая беда. Только очень прошу, добавьте меховую накидку к одежде перед моим идолом. А то холодно что-то ныне на дворе!

– Да, Любый! Конечно, Любый! Спасибо тебе, Любый! – От славянки и ее сородичей на оборотня текли волны тепла, сторицей восстанавливая потраченные силы.

И вся сила потомков Сварога, доставшаяся ему, лишала толики могущества славянских богов.

Скромное начало долгого-долгого пути.

Любый вышел на воздух, прошел по скрипучему снегу в святилище. Остановился перед собственным истуканом, прижался спиной к столбу. Вытянул из-под одежды серебряный амулет с янтарной вставкой внутри, коснулся его губами, сжал в кулаке и опустил веки, вызывая в памяти драгоценный образ Катерины – ее лицо, руки, плечи, ее голос, ее запах.

– Я люблю тебя, родная, – прошептал могучий лесной колдун. – Я помню о тебе и о своем обещании. Я вернусь, и ты станешь королевой всего мира.

Он снял одежду, перекинулся в волка и заскользил над чащами и болотами в сторону города…

Да-да – города. По сторонам от обширной пещеры великого оборотня, над ней, на ближних подступах, везде, где только можно окрест, преданные своему вождю лесовики выстроили множество чумов – и Любый уже начинал подумывать о том, чтобы построить вокруг крепостную стену. Его столица стала слишком большой, чтобы ее прятать. А что невозможно прятать – нужно защищать.

Появление у сварожичей нового бога сильно спутало планы Лю́бого и причинило ему немало боли. Ведь смерть каждого из своих воспитанников, каждого из детей небесных духов он ощущал как свою. На время лесной колдун даже решил отступить. Однако маленькая ловушка, устроенная им великому Одину, наверняка уже лишила славян столь важного преимущества. И весной они снова окажутся храбры, но беззащитны.

Любый не мог выдавить славянских богов из городов с такой же легкостью, с какой вытеснял их из деревенских святилищ. Горожане куда сплоченнее селян, их боги всегда рядом с ними, в твердынях стоят большие дружины. Горожане выдавили лесовиков и первородные народы далеко прочь от своих крепостей. Так просто в городские святилища колдуну было не попасть. Только силой – захватив твердыни и выбросив, утопив священные камни славян. И поставив вместо них свой истукан. Иначе – никак.

Войну требовалось продолжить.

* * *

В эти же самые часы в храме Девы, в далеком Крыму, тоже говорили о войне. Стража вынесла из храма Девы раненого Тогая, сына Карачана, что поведал богине о схватке на берегу Итиля, унесшей жизни трех ее потомков. И признался могучей Табити в клятве не причинять более вреда славянам.

Заметно побледневшая в горе женщина, словно борясь со смертным холодом, ступила на край очага, в котором жарко полыхал высокий священный огонь. Пламя лизнуло край одежды, быстро поползло вверх по юбке. Кожа от жара трещала и быстро скручивалась, съеживалась, а высвободившиеся из заточения змеи одна за другой подняли головы и завороженно уставились в огонь. Потеряв твердость опоры, Табити просела на своих гибких ногах заметно ниже, чем обычно, и пламя забралось по одежде до самой груди.

– Матушка, мне очень жаль. – Юная богиня Ящера, хрупкая телом, но могучая своим даром, с покрытым темными пятнами лицом, мелкими рывками, с трудом добралась до прародительницы скифов. Длинное платье, скользящее подолом по каменным плитам пола, скрывало ее ноги, но было понятно, что там тоже таились некие беды.

– Еще никогда в жизни я не терпела столь сокрушительного разгрома! – покачала головой великая богиня. – Это просто катастрофа.

– Трое не самых сильных потомков? – осторожно спросила девушка. – И три десятка смертных?

– Неужели ты не поняла, какой страшный яд славянский бог впрыснул в сию крохотную ранку?! – резко повернулась к ней всемогущая Табити. – Он зародил в душах моих детей сомнение! Сомнение в моей правоте, ибо по степи уже разошлись слухи о том, что начавшаяся война идет не ради чести и справедливости, а из-за моей глупой, пустой и бессмысленной прихоти. Этот могущественный враг лишил сердца скифов отваги. Ибо вся степь уже знает, что великий Один прощает и отпускает пленных. Кто захочет драться насмерть, если знает, что рана или плен спасут ему жизнь? Умереть из-за моей глупости, проявляя отвагу, или выжить, сражаясь осторожно и с ленцой, вот с какими мыслями теперь пойдут в битву скифские воины! Как полагаешь, каковы шансы победить с подобным настроением?

– Тогда почему ты не наказала предателей, давших клятву сварожичу? Почему не обратила их в камень?

– Крикнуть на всю степь о своей беспримерной злобности? – склонила набок голову праматерь скифов. – Убить воинов, столь храбрых, что даже лютый враг, восхищенный их отвагой, подарил им свободу и жизнь? Доченька, ты хочешь, чтобы наши дети отвернулись от нас прямо сейчас? Это была третья ловушка нового бога славян. По счастью, мне хватило ума в нее не попасться.

Змееногая богиня заскользила по залу ко внутренним пологам.

– Значит, матушка, война закончилась? – спросила девушка.

– Почему? – остановилась праматерь скифов.

– Если воинственный бог Один столь опасен… Лучше его не дразнить и не тревожить славянское порубежье.

– Милое дитя, – Табити повернулась к Ящере, – неужели ты думаешь, будто он для того отравлял души скифов ложью и нападал на моих потомков, для того проверял мастерство наших воинов и возможности моих детей, чтобы остановиться? Бог войны нападет в любом случае!

– Зря мы это затеяли, матушка, – потупила взор девушка. – Я знаю, что я уродлива и никто никогда не захочет взять меня в жены. Я совсем не обижаюсь на отказ Орея. Не стоило начинать войну.

– Моя доченька, моя хорошая. – Табити обняла девушку, погладила ладонью по волосам. – Знала бы ты… – Она еще несколько раз погладила Ящеру и вдруг решилась: – Хотя нет, кровинушка моя, ты уже достаточно взрослая, чтобы знать. Ибо в тебе я желаю видеть будущую мудрую правительницу, а не просто женщину. Сейчас я открою тебе очень важную вещь…

– Что, матушка? – подняла к ней лицо девушка.

– Степь скудна, – вздохнула змееногая богиня. – В наших пределах мало воды, мало зелени. Ковыли и тюльпаны при всей свое красоте дают мало пищи. Кочевье в две семьи смертных кормится с земли, каковую можно объехать токмо за день. А славяне такой же числом род с одной большой поляны вдосталь содержат. И потому для детей моих места свободного под солнцем уже не осталось, у славян же за каждой деревней нетронутая прогалина для выселок имеется да в дне пути еще сотня. Пройдет десять, двадцать поколений, и они размножатся так, что мы окажемся рядом с ними мелким ничтожным племенем. Придется нам пред волей их склониться, похотям их угождать, служить им, ровно овцы хозяину.