– Бурцов, вели позвать хана сюда. У меня к нему разговор имеется. И Рожков пусть явится, будет переводить.

Вскоре охрана привела приунывшего крымского владетеля.

– Как здоровьишко, почтенный Джанибек-Гирей? – поинтересовался я у изрядно выпившего на вчерашнем пиру пленника. – Славное утро, не находишь? Солнышко, ветерок, птички поют.

– Не так я представлял нашу встречу, Иван Федорович, – печально отозвался властитель Крыма, после чего добавил со вздохом: – Кысмет.

– Кысмет – это судьба по-нашему, – пояснил служивший нам переводчиком Рожков.

– На все воля Всевышнего, – пожал я плечами. – Сегодня я на коне, а завтра кто знает?

– Что-то не слышал я о неудачах Мекленбургского шайтана. Не обижайся, царь, но именно так тебя зовут по обоим берегам Черного моря.

– Громкое имя всем хорошо. Подобно знамени, оно внушает страх врагам и воодушевляет друзей. К первым я безжалостен, ко вторым щедр и милостив. Скажи мне, брат Джанибек, как дальше жить будем, хочешь стать моим другом?

– Сокол не может быть другом своей добычи, – туманно отозвался хан, так что было непонятно, кого он называет добычей.

– Все в твоих руках, хан. Сегодня ты и народ твой – злейшие враги царства моего. И потому, если не договоримся, твердо намерен я за обиды прежние вам сторицей воздать! Изведу людоловов под корень! Веришь, что могу?

– С тебя станется.

– Хочешь того или будем договариваться?

– Что ты предлагаешь, русский царь?

– Тут или война, или мир. Ты ведь муж просвещенный, Джанибек. Поди, прикинул уже чего и как. Вот давай сам озвучь. Да только не мелочись, смотри, я этого не люблю.

– Думаю, желаешь ты себе ханство мое забрать.

– Хм, да, желаю. Тебе это не по сердцу? Что готов взамен предложить? Говори, ты же хан – правитель, а не кукла султанская.

– Я сам, мои калга и нуреддин, все беи и мирзы можем поклясться тебе, царь, что отныне и довеку не будем ратиться с тобой и с царством твоим.

– Звучит хорошо, да только велит тебе султан, и побежишь. А коли откажешься, разом заменят другим, кто будет посговорчивей.

– Я готов платить тебе выкуп.

– Нет у тебя столько денег, Джанибек, – сразу отмахнулся я от такого наивного проброса, – ну, раз других вариантов у тебя нет, послушай теперь, что я скажу.

Подчинять своей власти не стану, вассальной присяги не требую. Крымское ханство признаю независимым. А вот договор о вечном мире и союзе против турок и прочих врагов – это обязательно. И еще поклянетесь за себя и потомков не искать вреда России и народу моему и отречетесь от служения Османской Порте. Все земли, какими в Крыму владели турки, останутся за мной. Глядишь, часть их, вот хотя бы и Кафа – могут под твою руку перейти. Еще обеспечишь полную свободу беспошлинной торговли русским и мекленбургским купцам и нашим кораблям, я же дам право татарским подданным торговать в Азове. А коли случится война с турками, приведешь войско нам на подмогу по первому зову. И наши войска из Керчи, случись у вас с Портой война, придут тебя выручать. Силами не меньше трех тысяч стрельцов или солдат и двумя десятками орудий полевых. А также и флот российский всемерно примется помогать в обороне от османов.

За нами остается Керчь, Тамань и весь Таманский остров[38], а на западе Крыма – Балаклава, Инкерман, Ахтиарская бухта и вся долина до речки Бельбек по старой границе турецкого санджака. Земли вокруг Азова, не только те, что допрежь за турками были, но и на шестьдесят верст на восток и юг – до реки Ея, и на запад триста с гаком верст до самой реки Молочной, и от нее дальше на север до Днепра.

О подарках и поминках из Москвы забудьте навеки. Всех полоняников – освободить. Всем христианам невозбранно разрешить выехать в Россию.

Понятное дело, на русские пределы впредь не нападать, а коли кто из твоих сунется – сам же и казнишь лютой смертью. Я могу освободить тебя и твоих людей от османского ига. Крым станет свободным и независимым государством и перестанет жертвовать своими детьми во славу завоеваний заморских султанов, как в недавнем персидском походе[39]. Вы будете жить мирно и богато…

– Что ты такое говоришь! – широко распахнул глаза Джанибек. – Вместо свободы и дружбы с великим домом Османов ты предлагаешь нам московитское рабство?

– А говорили, что ты философ, – криво усмехнулся я.

– Да ну его, государь, – успокаивающе шепнул мне Рожков, – мало ли что про людей болтают!

– Была бы честь предложена. Не хочешь, как хочешь. Время разговоров закончилось, настал час пушек. В скором времени навестим твой град стольный Бахчисарай с визитом. Пора довести начатое до конца! И ты, хан, поедешь со мной.

С каждым днем во дворце кафинского паши становится теснее. Сначала там квартировал только я со своей свитой и царевичем, потом добавились освобожденные из плена дети. А теперь вот еще и хан. В принципе, я вполне мог бы содержать его в яме, обложенной со всех сторон кирпичом, с решеткой сверху, но пока не стал. Все-таки я правитель просвещенный и милостивый, а не какой-нибудь восточный деспот.

Так что пришлось для Джанибека выделить комнату, где хана содержат согласно его статусу. У дверей и окон помещения постоянно дежурит стража, а вечером его выпускают погулять в саду. Иногда мы с ним беседуем и даже играем в шахматы. Неожиданно оказалось, что Гирей человек по-своему интересный и далеко не глупый. Отпускать я его, конечно, не стану. Заберу с собой в Москву в почетный плен. Ну а что? Есть у меня царевичи Сибирские, будут и Крымские. Или нет, Таврические. А что, хан Джанибек Таврический разве плохо звучит?

Правда, золотого запасу у него примерно как и у персонажа из «Свадьбы в Малиновке». Остатки казны в Бахчисарае, там же и семья. Ну, ничего, вывезем!

– Государь, – осторожно просунул в дверь голову Бурцов. – Там к тебе Мишка Шемякин просится пред светлы очи!

– Это кто еще такой? – задумался я, пытаясь вспомнить ратника или начального человека с таким именем.

– Так жилец московский, что с посланием прибыл!

– Погоди, а я его еще не принимал?

– Нет, батюшка! Все недосуг было.

– И вы, сукины дети, не напомнили?

– Не вели казнить! – бухнулся на колени спальник.

– Ладно, зови, – сплюнул я от досады.