света — вход в зал, из которого недавно — и так давно — бежал Игорь, думая, что ничего страшнее с ним в жизни не случалось.

«Кровь? — обдало жаром его цепенеющий мозг. — Осталась ли кровь на лестнице?»

Жалобы и стенанья шаркали теперь совсем близко. Старик проковылял мимо квартиры и продолжил восхождение на четвёртый этаж.

Внезапно Игоря охватила ярость. Как мог Карась сломать жизнь ему, и Кате, и их неродившемуся ребёнку? Как посмел?!

«Я — мы — этого точно не заслужили!»

Он вернётся завтра. С моющими средствами, перчатками, сумками… и пилой. Арендует тачку. И… приберётся. Он же хотел навести марафет. За неделю управится. Нет, за день!

Звучит как план.

Игорь прислушался к звукам подъезда. Кажется, никого. Он перешагнул через заломленные руки, отпихнул носком ботинка мешающее плечо, приоткрыл дверь, осторожно высунул нос. Путь был чист.

Игорь протиснулся в узкую щель, выскользнул за порог и захлопнул за собой.

Поясница ныла. Под мышками шамкала грязь. Лицо горело, а в чреслах продолжала свербеть чесотка, но он поверил, что план сработает. Он видел такое в новостях. В Петербурге сумки с расчленёнкой — на каждом шагу, и не находят виновных, а тут всего-навсего Воронеж.

Игорь осмотрел пол площадки, подсвечивая смартфоном. Ни капли крови. Должно быть, ей не дал вытечь капюшон Карасёвой хламиды.

Ну до чего всё удачно складывается!

Он поворачивался запереть квартиру, когда из-за двери раздался стон.

Рука Игоря с ключом замерла у замочной скважины.

Стон повторился. Отчётливый, громкий. И шорох. И возня. Точно кто-то полз.

Игорь прикусил губу. Рот наполнился солёным.

За дверью вскрикнули. Снова шорох. Приглушённый звук падения.

«Жив!»

Игорь распахнул дверь.

Когда он ворвался в квартиру, стон возвысился до сиплого, дребезжащего вопля, полного ужаса и агонии.

Игорь и сам хотел заорать, но страх — лютый, оглушающий — закупорил глотку. Обратил крик в тошноту. И недаром.

Карась не полз, как решил было Игорь — его волокло по полу нечто, словно явившееся прямиком из наркоманского бреда. Ни один знакомый Игорю образ не годился для описания увиденного. Оно было здоровенным, как медведь, и будто слепленным из комковатой линялой шерсти, серой с чёрным, как колтуны пыли, что копятся под кроватью неряхи. Не зверь и не человек. Нечто.

Горбясь над жертвой, оно тащило её в зал, сграбастав кривой лапой, гибкое и бесконечное, как гигантская, в проплешинах, гусеница, полная трупных соков. Карась почти комично сучил руками. Его ладони скрипуче и скользко шлёпали по полу. Рот открывался и закрывался. По шее стекала кровь. Смердело псиной.

Игорь таращился во все глаза, словно обратившиеся в мраморные шарики. Сам застыл гипсовым изваянием. Помочь несчастному? Подобная идея, приди она на ум, показалась бы безумием.

Но ум его оставался пуст.

Грубым рывком Карася втянуло в зал, в припадочно моргающий свет, в поле осколков. Карась вскрикнул — измождённо и жалко. Косматое нечто прекратило своё конвульсивное движение. Игорь увидел, что конец этой туши, уплощаясь, уходит под диван.

Бабушка говорила, что домовой может становиться большим, как лошадь, и крохотным, как пуговка. Теперь Игорь мог это подтвердить.

Клювастый, похожий на кудлатую треуголку нарост спереди туши раскрылся со слюнявым чавканьем, и в мерцании люстры блеснули ятаганы клыков, беспорядочно усеивающие пасть цвета стухшей говяжьей печени. Клыки мягко, почти любя, погрузились в плечо бедняги, и густая кровь с хлюпаньем потекла меж них, как тёплый воск.

Карась заголосил. Но дребезжание его вопля не могло заглушить иной звук — жадное, захлёбывающееся урчание ненасытной твари.

Она вгрызалась глубже, давилась и жрала, давилась и жрала, содрогалась в спазмах, срыгивала, сблёвывала и жрала опять.

Изголодавшаяся, давно брошенная хозяином, который после смерти стал её последней трапезой.

Зато теперь она натрескается до отвала, налупится всласть. Не печенье, не конфетки или каша — сырое мясо. И неважно — будь то птички, крысы, кошки или человечина. Человечина даже лучше. А ты и вправду то, что ты ешь.

Сырое мясо восхитительно, бесподобно, дивно. Мальчик, некогда принёсший в дар кусок говядины, понимал это. Понял и отец.

Тварь неспешно, смакуя, поползла по спине Карася. Его хламида расходилась под пастью, как застёжка-молния, обнажая сочную алую плоть, разделённую белыми зазубринами позвонков. Пройдясь загребущими клыками от лопаток до задницы, точно пылесос, тварь проворно обернулась вокруг жертвы, как изъеденная молью горжетка. Голова Карася затряслась, провалившись в потёртую шерсть. На губах вскипели рдяные пузыри.

В паху Игоря лопнуло щекотливое и срамное, горячо и вязко потекло по внутренней стороне ляжки — достойная кульминация этого долбаного вечера. Однако оргазм ужаса привёл его в чувство. В голове прояснилось достаточно для единственно верного решения: бежать!

Он вылетел из квартиры, грохнув дверью, и, не удосужившись её запереть, скатился по ступеням. Вырвался в волглый воздух улицы — взмокший, трясущийся в потливом ознобе, но живой и невредимый.

Чего наверняка не скажешь о Карасе.

Шесть километров до гостиницы он преодолел на своих двоих, по пути купив в баре бутылку джина. Бармен попался понимающий и на поздний час не смотрел.

Благослови его Бог.

***

Следующий визит Игорь нанёс во всеоружии.

В сизом свете позднего полудня дом по-прежнему глядел насуплено, но утратил то угрожающее впечатление, которое производил вчера. Игорь надеялся, что чувства его не обманывают. Бабушка говорила, домовые днём не показываются. Он натянул кепку на брови, хоть поблизости и не было камер, и зашагал к подъезду. О ногу тёрлась увесистая сумка, которая таила в себе уйму необходимого: мешки, перчатки, отбеливатель, скотч, пилу, топорик… и ещё кое-что. Самое важное, без чего Игорь не посмел бы явиться.

Квартира встретила будничной тишиной. Он запер дверь, оставив ключ в замке — на случай, если придётся спасаться бегством — и с колотящимся сердцем пересёк прихожую. С сумкой в обнимку переступил порог зала и обомлел. Он ожидал увидеть что угодно — но не это.

В зале прибрались — настолько, насколько было возможно. Битое стекло сгребли у окна в кучу. Лоскуты обоев приладили к стене, и не хотелось думать, что использовали вместо клея. Сорванная гардина, аккуратно сложенная, лежала на подоконнике. Пустая зеркальная рама вернулась на тумбочку. Кресла были расставлены по местам, и на одном ворохом валялась одежда.

Замызганные джинсы. Изжёванная куртка с болтающимся на соплях перепачканным капюшоном — глупо надеяться, что это просто грязь. И раздолбанные говнодавы. Они венчали стопку Карасёвых шмоток. Тот, кто прибрался в комнате, посчитал их недостойными поганить пол.

Самого Карася и след простыл.

Игорь присел и заглянул под диван, готовый надавить на