не верил слухам, пока не окунулся в эту вонь зверинца. За шесть месяцев в запертой квартире запашок настоялся и превратился в тошнотные миазмы. И так легко поверить в домыслы, когда в квартире ночью ты совсем один.

«Значит, и проблему вони придётся решать. Хороший клининг и новый настил для пола. Только и всего»

Бодрясь, Игорь приступил к завершению обхода. Невольно задержал дыхание и включил люстру.

***

— Ох, сынок, — тяжело покачала седой головой соседка. За десять лет, прошедших со смерти мамы, она постарела, казалось, на все двадцать. «А кто не постарел?», — мрачно спросил себя Игорь, разливая водку в опустевшие рюмашки — свою и тёть Варину. Немногие явившиеся помянуть отца разошлись, Катя вызвалась довести какого-то отцовского сослуживца до остановки. Откровенной беседе не мешал никто.

— Ох, сынок, — повторила тётя Варя, невидяще глядя на полную маслянистого блеска рюмку. Игорь налил ей по самый край. — Не стоит про такие вещи говорить-то, про покойного-то.

— Расскажи, тёть Варь, — молвил Игорь с душой. — Я ж сын.

Сын, который и единожды не навестил старика за десять лет. В глазах соседки Игорю почудился укор. Да, отец был крепок здоровьем — телесно, во всяком случае, — и Игорь беседовал с ним дважды в год по телефону, тридцать первого и в день рождения (сам Светлаков-старший отпрыска поздравлять не удосуживался), и присылал деньги, но, возможно, прояви сын больше внимания к отцу, не случилось бы… того, что случилось.

Именно эти слова он прочёл во взгляде старушки. Водка не поможет, решил он вдруг, сколько ни влей. Но тут тётя Варя встряхнула головой, лицо прояснилось. Она заговорила. Игорь не перебивал.

Никто не знал, когда у отца возникла та садистская страсть, как осталось тайной и то, сколько зверюшек он замучил. Как любой недуг ума, одержимость Светлакова-старшего шла по нарастающей. Он начал с крыс, мышей и попугайчиков из зоомагазина. Когда пошла молва и двери магазинчика перед ним захлопнулись, отцу пришлось полагаться на собственные силы. Он рыскал по дворам в поисках живности. Обрюзгший, сутулый, с седой неухоженной гривой, спадающей на замызганную тельняшку, и седыми неухоженными усами, которые отрастил в своём бесприютном вдовстве. Мамочки, завидев кособокую фигуру, стискивали ручонки своих чад и торопились убраться подальше. А уж владельцы питомцев и вовсе не находили себе места. Если пропадали прикормленные дворовые кошки — а они, в конце концов, пропали все, — жильцы знали, кого винить. Тётя Варя сама видела в окно, как поздним вечером отец чесал к подъезду со свёртком под мышкой.

— Он дёргался, свёрток, — пробурчала старушка, походя осушив рюмку. Игорь услужливо подлил.

Сколько верёвочке ни виться… Светлаков-старший погорел на попытке умыкнуть шпица из-под носа отвлекшейся хозяйки. На хозяйкин ор сбежалась половина двора, тогда как другая прильнула к окнам. Шпица отбили, а пойманного с поличным под улюлюканье погнали прочь пинками.

— И что он с ними выделывал, грешный, так и не выведали, — бормотала тётя Варя, пьяно раскачиваясь на табурете. — Не нашли… зверят… Как и ту… собаку.

«Та собака». Причина, по которой отца хоронили в закрытом гробу. Игорь вздрогнул и плеснул водки уже себе. Хлопнул, не закусывая.

Следователь был скуп на ответы и щедр на вопросы. Где находился Игорь Светлаков в ночь с такого-то на такое-то? Хорошо. Кто может подтвердить? Хорошо. Кому Григорий Светлаков мог передать ключ от квартиры? Неизвестно? Хорошо. А сам Игорь Светлаков не передавал ли кому ключ? Хорошо…

Дело не возбудили. Как установил эксперт, отец умер от инфаркта. Следы укусов появились уже после смерти. Так это называлось в протоколе: «следы укусов». «Обглодан», — поправил бы Игорь, но экспрессия не для официальных бумаг.

На работе — Светлаков-старший продолжал работать на РЖД, под конец всего-навсего сторожем — отца хватились третьего дня. Квартиру вскрыли. Одной из понятых оказалась тётя Варя.

— Я закричала, — сказала она трезвеющим голосом. — Мы все закричали. Даже участковый. Налей ещё беленькой. Кошмары чтоб не снились.

Отец лежал ничком на полу зала возле неубранного дивана. Его ноги были объедены. Из семейных трусов торчали кости с ошмётками начавшего темнеть мяса. Объедено было и правое плечо — зверь выдрал порядочный кус, рана протянулась до самой шеи. Тельняшка проржавела от засохшей крови. Как и пол под изувеченным телом. Окно было приоткрыто. На трупе пировали всласть осенние мухи — разжиревшие от снеди, слишком отупело-тяжёлые, чтобы летать. Смердело медью и зверьём. Тем самым, которое не нашли.

Следователь заключил, что над телом потрудилась собака. Какая-то здоровенная дворняга. Одна из жертв отца по иронии судьбы отомстила мучителю за всех растерзанных животин. Нажравшись, псина сиганула в окно. Да, третий этаж — ну так она же дура, псина. Очухалась и удрала. Иначе как объяснить её отсутствие в запертой квартире?

Действительно — как? Но каждый раз, когда следак повторял: «Собака, собака, собака», глаза его бегали, точно искали укрытия от неудобных вопросов.

И пусть парень из морга уверял, что у собаки, судя по укусам, была пасть медведя, Игорь дал копу себя убедить. Так за каким он взялся выпытывать у испуганной пожилой женщины тайну?

Всё равно от её ответов не стало легче. Ни тогда, ни теперь.

Итак, Игорь невольно задержал дыхание и включил люстру.

Свет хрипло вспыхнул, ударил по глазам частым морганием, отчего под черепом мигом вспух пузырь боли. Ошарашенный, Игорь остолбенел в дверях, не понимая, где очутился.

Полгода назад он оставил квартиру совсем в ином виде. Кровь на полу так и не удалось полностью оттереть, она проела линолеум, но с остальным беспорядком Игорь справился.

Теперь же в зале словно разорвалась осколочная граната. Цветастая бахрома растерзанных обоев свисала со стен пыльными пересохшими языками; из ран проглядывали жёлтые страницы газет. Половичок, который прежде прикрывал пятно крови, неведомая сила скомкала в драный мяч и зашвырнула под кресло. Из вспоротого брюха пропотелой подушки на разодранный плед вывалились несвежей блевотиной пуховые потроха. Безжизненно обвисли щупальца разорванной гардины. Кинескоп «Грюндика» лопнул, обнажив электронный фарш внутренностей. И осколки — они усеяли пол, как диковинные сорняки: битое стекло серванта, треугольные зубы расколотого зеркала, черепки от чайного сервиза, керамическое крошево, оставшееся от пузатого вазона. В воображении Игоря пронеслась сцена из «Крепкого орешка», где Джон Макклейн улепётывает от гангстера босиком по осколкам. «Яппикайей, мазафака»

Ни хера не смешно. Он скорее насрёт в штаны, чем прыснет, да что там прыснет — даже звук собственного сердцебиения казался неуместным. Лицо Игоря горело, как и ладони, и лёгкое щекотание, точно чужой выдох, обдало шею: встопорщились волоски на коже. Шок растерянности перетёк