с ромом, чтобы взбодриться. Играл только на специально отложенные деньги и по собственной системе. Его увлекала возможность не только выиграть много денег, но и побороться со «слепой фортуной». Некрасов писал, что страсть к игре непреодолимо влечет человека на рискованную борьбу между счастьем и опытом, запальчивостью и хладнокровием, где главную роль играет не выигрыш, а сознание своего превосходства и упоение победы.

По словам гражданской жены поэта Авдотьи Панаевой, Некрасов был очень суеверным. Так, отправляясь в игровой клуб, он брал из кассы редакции «Современника» несколько тысяч рублей и клал их в подготовленную к игре пачку купюр «на счастье». Однако влюбленной женщине пороки Некрасова, в том числе и его страсть к карточной игре, казались лишь яркими штрихами его характера.

Авдотья Яковлевна и Николай Алексеевич, не скрывая своих чувств, жили гражданским браком в доме Панаевых, притом вместе под одной крышей с законным мужем Авдотьи. О Некрасове говорили, что «он живёт в чужом доме, любит чужую жену и при этом ещё и закатывает сцены ревности законному мужу». Вся эта история вызывала массу слухов и всеобщее негодование.

Авдотья родила Некрасову один за другим трех сыновей. К сожалению, все они умерли вскоре после рождения. После смерти третьего ребенка несчастная женщина была раздавлена горем, стала раздражительна и не терпима к бесконечным изменам поэта. По словам современников, Некрасов часто изменял жене с актрисульками и кокотками, каждый раз каялся и умолял простить, а потом изменял вновь. Измены поэта вызывали порицание в свете, от него отвернулись даже близкие друзья. Чернышевский как-то написал в сердцах: «Прилично ли человеку в его лета возбуждать в женщине, которая была ему некогда дорога, чувство ревности шалостями и связишками, приличными какому-нибудь конногвардейцу?»

На трудности в отношениях Некрасов жаловался своему другу Василию Петровичу Боткину, в доме которого (Петроверигский пер, 4) он часто гостил. Гостеприимный дом Боткиных был одним из центров литературной Москвы. Приезжая в Москву, Некрасов так же, как и Тургенев и Панаев сразу же отправлялись к Боткину, где их ждали великие актеры Щепкин и Мочалов. Бывал Некрасов и в доме Герцена на Сивцев Вражке, куда он приезжал на литературные вечера.

По словам современников, Некрасов был противоречив: то он уверял, что живет с Панаевой из жалости, то признавал, что любит ее, то называл себя ее палачом. Когда Иван Панаев умер на руках у Авдотьи Яковлевны, Некрасов уже не хотел вести ее к венцу, но и прощаться с ней не собирался. Несчастная женщина терпела эту муку еще три года, а затем, собрав вещи, уехала и вскоре вышла замуж. А Некрасов вернулся к своей любимой пагубной страсти – к картам. Так длилось несколько лет, пока поэт не выиграл в карты, когда-то проигранное его дедом имение… и молодую прелестницу Феклу, содержанку богатого купца Лыткина. И не просто выиграл, а сделал ее своей законной женой. Некрасов решил дать своему «выигрышу» не только новую жизнь, но и новое имя – Зинаида Николаевна, дав отчество по своему имени. Он по-своему любил свою жену, одевал и баловал ее, но никогда не посвящал ей любовных стихов.

Самый дорогой «выигрыш» Некрасова – Фекла Анисимовна Викторова

Роковой страстью был подвержен и знаменитый баснописец И. А. Крылов. Очевидцы вспоминали, что в молодые годы Крылов не мог кончить карточной игры, покуда у него оставался хоть грош. По словам Ивана Андреевича, он пристрастился к игре «вовсе не из корыстолюбия, но ради сильных ощущений». В юности Иван Андреевич анонимно опубликовал в петербургском журнале «Утренние часы» первые басни. Две из них – «Стыдливый игрок» и «Судьба игроков» – посвятил карточным играм.

Когда Екатерина Великая закрыла вольнодумный журнал И.С. Крылова и выдала жалованье на 5 лет вперед для завершения образования за границей, Иван Андреевич избрал другой путь. Он стал профессиональным игроком, временами его квартира превращалась в игорный дом. Немалая доля везения вместе с прекрасными математическими способностями принесли баснописцу приличное состояние – целых 110 000 рублей.

По словам современников, Крылов не просто играл в карты, а жил ими и видел в них средство разбогатеть. Вот как рассказывает об этом В. Ф. Кеневич в очерке «Иван Андреевич Крылов»:

«По-прежнему он отыскивал игроков, вмешивался в их сборища – но уже не был так счастлив, как прежде. Вместе с какими-то шулерами он был призван к генерал-губернатору, который объявил им, что они, на основании законов, подлежат высылке из столицы; обратясь же к Крылову, он сказал: „А вам, милостивый государь, стыдно. Вы, известный писатель, должны были бы сами преследовать порок, а между тем не стыдитесь сидеть за одним столом с отъявленными негодяями“. Ему также грозило изгнание из столицы; но он отделался, пренаивно сказав: „Если бы я их обыграл, тогда бы я был виновен; но ведь они меня обыграли. У меня осталось из 110 тысяч – всего 5; мне не с чем продолжать играть…“» (Рассказ Н. И. Греча.)

Попав в лапы карточных шулеров, Крылов надолго охладел к игре. Став маститым писателем, он вернулся за карточный стол, но играл только в Английском клубе и исключительно ради развлечения.

Иван Крылов. Портрет работы К. Брюллова, 1839

Одна из легенд Английского клуба, говорит о непомерном обжорстве Крылова, прозванным русским Гаргантюа. Обжора-гурман, лениво ковыряющийся в белужьей икре после 10 съеденных расстегаев, стерляжьей ушицы, молочного поросенка и гуся с груздями, Крылов совершал настоящие подвиги на поле чревоугодничества. Как отозвался однажды о Крылове князь П. А Вяземский, ему легче было пережить смерть близкого человека, чем пропустить обед. И друзей своих выбирал по принципу: который сытнее накормит, тот и лучший товарищ. По окончании обеда он обычно вставал и, помолившись на образ, произносил: – Много ли надо человеку?!

По рассказам, после сытного клубного обеда баснописец охотно предавался сну на любимом диване в Портретной, но и сквозь сомкнутые глаза он постоянно наблюдал за жизнью. Говорили также, что в это священное время Крылов не спал, не дремал – он переваривал. И вкушал удовольствие от курения большой толстой сигары.

О лени Крылова ходили легенды, но так ли уж справедливы эти байки, если учесть, что в преклонном возрасте Иван Андреевич выучил древнегреческий язык. Он был лицедеем по призванию и настолько умен, что предпочел носить маску чудака, которая дарила ему полную свободу и возможность ни с кем не церемониться, что он и делал в своих бессмертных баснях.

Одним из самых необычных карточных игроков