В выпущенном в Палестине манифесте «Бней Мошэ» про­возглашалось, как цели ордена: Национальное самосознание, любовь к своему народу, любовь бескорыстная, объединяющая, возвышающаяся над всеми партийными различиями. — Наци­ональное самосознание имеет примат над религиозным, инди­видуальные интересы подчиняются национальным. В диаспо­ре нет будущего для еврейского народа. Если мы хотим жить как народ — читаем в манифесте — нам следует построить свой национальный дом в надежном месте, — а это возможно только в стране отцов. Сначала надо пробудить в народе националь­ное самосознание, привить ему высокую мораль, и тогда в на­роде возникнет движение, ведущее к национальному возрож­дению, к «хайей кавод» в стране предков. «Бней Мошэ» стави­ли своей центральной задачей углубление «агават исраэль», чувства беззаветной любви к еврейству. Надо приложить мно­го духовных усилий, чтобы пробудить национальное самосо­знание в его чистой, незапятнанной форме. Поэтому были вве­дены строгий отбор и сложная обрядность при приеме членов в орден; инициаторы мечтали превратить его в касту «коганим», первосвященников. В основе концепции Ахад-Гаама ле­жала мысль о духовном «ховвей сионизме». Однако, большин­ство в «Бней Мошэ» стремилось к колонизационной деятель­ности в Палестине.

Пропасть между высокими идеалами, к которым члены «Бней Мошэ» стремились, и малыми делами, с которыми им пришлось столкнуться на практике, вызывавшей сопротивле­ние и конфликты, в частности с религиозными кругами, подо­рвали существование ордена. Но идеи его оказали влияние на мышление и деятельность палестинофильства в России. Не следует преуменьшать и практические результаты колониза­ционной и издательской деятельности. Они создали тип но­вой еврейской школы так наз. «хедер метукан», привившийся в ряде еврейских центров, организовали первую школу на ив­рит, немало помогли колонистам в Палестине в их борьбе с ротшильдовской администрацией. «Бней Мошэ» внесли но­вую струю в идеологию еврейского национализма, проповедуя примат «Аават исроэль» и «Аават гаарец» (любовь к народу и любовь к стране) над остальными целями движения. Сумми­руя результаты восьмилетней деятельности ордена, прихо­дишь к выводу, что, не взирая на провалы и разочарование, «Бней Мошэ» сыграли положительную роль в истории палестинофильства в среде русского еврейства. Они подготовили почву к восприятию политического сионизма, зародившегося с появлением д-ра Герцля, кликнувшего клич и созвавшего первый всемирный сионистский конгресс в Базеле в конце ав­густа 1897-го года.

Русские сионисты на конгрессах при жизни Герцля

Подгото­вительные работы к созыву первого в истории еврейского рас­сеяния всемирного съезда представителей еврейского народа начались, конечно, задолго до конгресса, преимущественно в Вене. Работы велись самим Герцлем и соратниками его из пале­стинофилов Галиции, Богемии и Венгрии, Болгарии и Герма­нии. Раввинам-ассимиляторам из Германии удалось не допус­тить, чтобы конгресс, как предполагалось, состоялся в Мюнхе­не. В статье, опубликованной в еженедельнике «Ди Вэлт», Герцль назвал венского раввина М. Тидемана, лондонского Ад­лера и берлинского д-ра Майбаума «общинными и синагогаль­ными чиновниками» и «протест-рабинерами». Последняя кличка закрепилась за ними в сионистской литературе вплоть до наших дней.

О подготовке первого сионистского конгресса палестинофи­лы в России знали сравнительно мало. Только в июне 1897-го года ряд деятелей получил от Венского комитета приглашение принять участие в конгрессе. М. М. Усышкин в сборнике, издан­ном в Вене в 1929-м году доктором Т. Нуссенблатом «Zeitgenossen uber Herzl» рассказывает, что, получив в мае 1896-го го­да от своего знакомого брошюру Герцля «Еврейское Государст­во», с просьбой способствовать ее распространению в России, он ответил, что не видит никаких оснований для этого: «в ее теоре­тической части, — ответил Усышкин, — сионисты России, после уже ранее вышедших брошюр Пинскера и Лилиенблюма, не найдут ничего нового, а практическая часть в ней определенно поверхностна». Из Вены продолжали настаивать на том, чтобы Усышкин помог распространению брошюры Герцля среди сио­нистов в России, ибо автор ее «очень интересный человек и мо­жет многое для сионизма сделать». М. Усышкин ответил: рус­ским евреям Герцль неизвестен. Пусть раньше проявит себя в качестве активного деятеля — тогда посмотрим!

В июне того же 1896-го года Усышкин был в Вене. По при­глашению Герцля они встретились, и беседа продолжалась свы­ше двух часов. Усышкин был очарован Герцлем. Курьезно отме­тить, что только от Герцля в эту встречу Усышкин впервые уз­нал, что автор сенсационных книг «Вырождение» и «Парадок­сы» Макс Нордау, имя которого в России было весьма популяр­но, не только еврей по происхождению, но «пламенный сио­нист». Когда весной 1897 года Усышкин получил письмо от Герцля о созыве сионистского конгресса с просьбой помочь его организации, он без колебаний по телеграфу ответил: к Вашим услугам!

Миссию объезда центров палестинофильского движения в России для пропаганды идеи конгресса Герцль возложил на мо­лодого студента Иошуа Бухмиля (умер в Иерусалиме в 1937-м году). — Самое большее, на что можно рассчитывать — сказали Бухмилю во время его пребывания в Кишиневе, — это на 5-6 делегатов от всей России. Но среди 197 зарегистрированных де­легатов первого конгресса было не 5-6, а 66 русских сионистов. Фактически их было гораздо больше, может быть, около поло­вины. Как мне подтвердил один из последних находящихся в живых участников первого конгресса, Саул Лурье, проживаю­щий в Калифорнии, — ряд делегатов и гостей из России предпо­чли не фигурировать ни в каких списках, опасаясь репрессий со стороны русских властей по их возвращении домой. Присутст­вовал на первом конгрессе, например, Адольф Ландау, публи­цист и издатель «Восхода», сионизму ни в какой мере не сочув­ствовавший. Был там и Б. Ф. Брандт, писатель и экономист, слу­живший в министерстве финансов. Бранд даже принимал ак­тивное участие в ряде комиссий первого конгресса. Однако, ни Ландау, ни Брандт в списках участников или гостей на конгрес­се не значатся.

Нашлись в русском еврействе, конечно, скептики, считав­шие Герцля «поверхностным фельетонистом венского стиля». О Нордау те же критики говорили, что он «жонглирует пара­доксами даже в такой трагической проблеме, как еврейская». Некоторые деятели Ховевей Цион опасались, как бы на кон­грессе не были произнесены речи против русского правитель­ства, которые могли бы ухудшить и без того тяжкое положе­ние русского еврейства. Но Герцль в специальном письме их заверил, что отлично понимает сложность политической об­становки в России и примет все меры к тому, чтобы не дать царскому правительству лишнего повода к репрессиям по ад­ресу евреев в России. На конгрессе читались доклады о поло­жении евреев в ряде стран, но от доклада о положении евреев в России решили отказаться, удовлетворившись тем, что Нор­дау в общем обзоре положения мирового еврейства уделил ме­сто и России.

На первом конгрессе, по рассказам писателя Мердехай бен Гилел Гакогена (произнесшего в Базеле единственную речь на иврит, о которой в протоколе сказано только, что «М. Kagan aus Gomel spricht Hebraisch»), русская делегация, несмотря на ее сравнительно многочисленный состав, мало чем выделялась.