— Ходите прочь, в сторону! Сейчас Его Высочество выходить будут! — рявкнул кучер мужикам, играя кнутом.

Старатели послушно поспешили уйти в своем направлении. Дело сделано, зачем им теперь казенный дом? Однако на углу квартала Гришка остановил товарищей:

— Давайте, посмотрим, что будет…

Не успел он договорить последнее слово, как у парадного подъезда услужливый квартальный отдал громкую команду:

— Сми-ир-р-р-на!..

От его рыка остановились все прохожие на улице, с шумом порхнули с земли дикие голуби. Глухо бухнула «на всю Ивановскую» тяжелая дверь, на крыльцо вышел среднего роста военный. По красным лампасам на штанах, блестящим, дорогим сапогам, бежевом картузе с яркой кокардой, строгому мундиру с высокими знаками отличия нетрудно было узнать главного человека в городе.

— Однако, Сам!.. — закручивая шапку на затылок, предположил дед Павел. — Гришка, ты в военных делах разбираешься, а ну, определи, в каком он звании?

— Красные лампасы на штанах есть — знать, генерал! — без труда определил Григорий и был прав.

Отдав честь полицейскому, генерал шагнул к пролетке, тяжело поднялся в нее, грузно сел на овчинный тулуп, подкрутил лихие, заканчивающиеся бакенбардами усы, поддернул на шее мундир и похлопал кучера ладошкой по спине:

— Трогай, Яша! Поехали, родной!

Яша тронул, да так рьяно, что у генерал-губернатора войсковой картуз обнажил гладкое яйцо на голове. Вероятно, представитель дворянства был еще не так стар, успел схватить головной убор налету, натянул картуз поглубже, до самых ушей. Нехорошо принародно выказывать свой характер. Однако зря успокоился.

Избранный кучером путь начальника проходил по длинной улице уездного городка, мимо Ивана, Гришки и деда Павла. Нашим старателям было хорошо видно, как постепенно краснеет лицо сидящего в пролетке мужчины, наливаются кровью большие, голубые глаза, а густые усы принимают фиолетовый оттенок. Подражая учтивым прохожим, старатели сняли в знак почтения высокопоставленной персоны шапки, прижались к забору, да так и застыли пнями, став свидетелем дальнейшего неординарного поведения Его Высочества.

Когда пролетка достигла угла квартала, губернатор вскочил с места и так жахнул родного Яшку между лопаток кулаком, что последний кувырком слетел с насиженного места на землю с вожжами в руках. Черный мерин продолжал неспешную рысь вдоль по улице и никак не ожидал, что извозчик резко остановит его. И не только остановит, но и повернет голову на сто восемьдесят градусов. Понятно, что от подобной команды конь тут же свернул в сторону, двигаясь полукругом. Извернувшийся тарантас потерял устойчивость и опрокинулся набок. Губернатор с задранными ногами свалился мешком на грязную дорогу.

Все, кто был в ту минуту на улице и приветствовал начальство, оцепенели от представленной картины.

Яшка поднимал своего дорогого генерала. Тот кричал на родного Яшку. Кучер хлопал глазами. Губернатор тыкал пальцем на овчинный тулуп.

Дед Павел, Григорий и Иван подскочили к тарантасу, мигом поставили его на колеса. Гришка подал кучеру вожжи. Иван помогал генералу обивать грязь с мундира. Старший орал на Яшку так, что его голос в ту минуту был слышен за третьим кварталом.

— Что это? — выпучив бычьи глаза, лаял он на кучера, схватив его за ухо.

— Не могу знать, Ваше Высо-чво…

— Я спрашиваю, что это?! — гремел начальник, нагибая голову бедного парня к земле, на которой валялся злосчастный тулуп.

— Тулуп, Ваше соч…во… — скрипел зубами дорогой Яшка.

— Я знаю, что тулуп! — рычал медведем хозяин. — Почему он мокрый?

— Не могу знать, Ваше соч…во…

— А кто должен знать?

Яшка стоял перед генералом, прогнувшись, как заяц перед коршуном. Он действительно не понимал, каким образом генеральский тулуп стал мокрым. Всегда был сухой и вдруг промок!

— Одначесь, Ваше соч…во… с крыши промочило… оттепель, — лопотал бедный кучер, не зная, как выбраться из критической ситуации.

— Оттепель? С крыши намочило? А кто следить за казенным имуществом будет? Я? — кипел губернатор, виляя мокрым задом перед толпой зевак. — Да я тебя… Да ты у меня…

Иван одернул Григория:

— А где?..

Тот осмотрелся, пожал плечами, потом показал в конец улицы. Виновник мокрого тулупа сверкал кожаными сапогами по деревянному тротуару подальше от места происшествия. Вероятно, дед Павел чувствовал свою вину перед генералом и дорогим Яшкой и теперь старался избежать наказания. Парни закричали, но тот только прибавил ходу и вскоре свернул за угол квартала. Не сговариваясь, товарищи побежали за ним, стараясь не упустить из вида. На то был повод. Старик чесал пятками в противоположном направлении, а не туда, куда им надо было идти. Погоня лишь усилила прыть деда. Не поворачивая головы, старатель показал, что значит человек тайги, который никогда не держал в руках трубки с табаком. Как сохатый от волков, путая следы в разных направлениях городка, дед Павел дважды обежал Спасский собор, бросился к театру, пересек пристанскую улицу, забежал в непроходимые заросли прибрежного кустарника. Задыхаясь от бега, Иван и Гришка догнали новоявленного землевладельца золотым прииском Конек лишь на берегу протоки реки Енисей. На вопрос: «Ты зачем убегал?», дед Павел ответил довольно пространно:

— Так… Вот… Водички испить захотел.

Ночевали наши артельщики у Мишки Стелькина. Ставленник купца Подсосова встретил гостей с распростертыми руками, широко распахнул высокие ворота, впустил людей тайги в ограду, дал место лошадям в конюшне, открыл амбар:

— Сколько ореху привезли? Тридцать пудов?! Что так мало? Надо было еще коней попросить у мужиков. Орех ныне в цене. Я могу разом, оптом у вас взять по три рубля за пуд. Что, мало? Ну, вы, мужики, меня разорить хотите!..

Суетится Мишка, бегает вокруг шишкарей — ни дать, ни взять, сама забота. Вот вам и банька с дороги! Покушать — пожалуйста! Однако в дом людей тайги не пустил: «Нельзя! Хозяин ругаться будет!». А только где он, хозяин? Двадцать лет дед Павел в Кузьмовке живет, раз в два года в Минусинске бывает, а золотопромышленника Подсосова ни разу не видел. Не знают лица купца все работники большого, двухэтажного особняка. Более того, ходят слухи, что хозяйство двора, постройки, большая лавка и товарный склад принадлежат самому Мишке Стелькину. Если верить разговорам, значит, золотоскупка на прииске, питейное заведение и магазин тоже Мишкины. Непонятно мужикам: зачем он скрывает ото всех, что он главный в этом доме?

Твердая рука Стелькина чувствуется во всем. Там, на прииске, он скупает золото, продает товар на своих условиях. Здесь, в городе, оптом приобретает у людей тайги орех, рыбу, мясо, соболей по заниженным цепам. Кто бы ни прибыл из тайги, Мишка привечает всех, дает ночлег, еду, место для лошадей. Видит Стелькин свою выгоду: не будет простой работяга на рынке продавать стаканами орех. От глотка хорошего вина человек тайги становится добрым. Он сам пересыплет кедровый урожай в Мишкин ларь по той цене, которую назначит Стелькин. Понимают люди, что обманывает их Мишка, однако делать нечего. Может, стоило искать на рынке другого купца, который мог взять орех дороже, но на это требуется время, которого у старателей нет. А деньги за оптовую продажу Мишка дает сразу, в полном расчете, никуда ходить не надо.