такое типичное мужское дерьмо. Но я никогда в жизни не чувствовал себя таким эмоционально связанным с другим человеком. Ни с родителями, ни с друзьями, ни даже с моими братья. С Габриэллой я могу быть самим собой. Могу сказать что-то не то, споткнуться, облажаться и показать все свои слабости без осуждения. Мне не нужно прятаться за дымкой и зеркалами красивого лица и очаровательной личности. Впервые в жизни мне не нужно устраивать шоу. Я могу просто быть собой.

— Подожди, — говорю ей в губы. — Сейчас все станет жестче.

Она сцепляет свои лодыжки у меня за спиной и крепко целует меня.

Мы движемся вместе со всей грацией урагана — губы, зубы и переплетенные конечности. Я кладу ее на пол, зная, что девушка заслуживает лучшего, чем трахаться на ковре, но переход к кровати — это гора, на которую сейчас я не могу взобраться.

Двигаю бедрами вперед, и Габриэлла стонет мне в рот. Снова и снова я погружаюсь в нее все глубже и глубже. Ее тело напрягается и сжимается вокруг меня. Я меняю угол, попадаю в точку, от которой у нее перехватывает дыхание, а затем отправляю ее через край.

Зная, что мы единственные в здании, я не заглушаю звук, когда девушка кричит о своем освобождении. Звук отражается от стен и проникает мне прямо в живот, где мой собственный оргазм туго натянут, на грани разрыва.

Я облизываю ее губы, втягиваю ее язык в свой рот и толкаюсь в последний раз. Звезды вспыхивают у меня перед глазами разноцветными вспышками, когда мое освобождение пронзает меня насквозь. Мои мышцы напрягаются до боли, когда волны экстаза захлестывают меня. Мой член сильно дергается внутри нее, и Габриэлла наклоняет бедра, прежде чем сделать прерывистый вдох, который заканчивается чертовски сексуальным: — О, боже мой.

Я целую ее шею, рот, щеки и кончик носа.

— Ты в порядке?

Она хихикает — да, черт возьми хихикает — вместо ответа. Моя грудь раздувается от гордости за миллион мужчин до меня, которые удовлетворяли своих женщин до хихиканья. Черт возьми, да. Я хочу сделать это снова.

Я скатываюсь с нее, но просовываю руку ей под плечи и притягиваю девушку к себе. Мы оба тяжело дышим, уставившись в потолок со своего места на полу спальни. Я провожу кончиками пальцев по ее спине, чувствую каждую сладкую впадинку ее позвоночника и две выемки выше ее задницы.

Габриэлла вздыхает так, что я чувствую, что она так же счастлива, как и я, провести остаток нашей жизни на полу в моих объятиях.

— Погода прояснилась.

— Не думаю.

Она кладет подбородок мне на грудь и смотрит на меня сверху вниз.

— Послушай.

Она права. Дождя нет.

Я сжимаю ее задницу.

— Встаем.

Девушка издает недовольный звук, когда я встаю и тяну ее за собой. Я записываю этот звук, как один из моих любимых. Кладу ее в постель и забираюсь позади неё.

Повернувшись лицом к окну, Габриэлла улыбается.

— Идет снег.

— Ты поняла, что мы сделали? — Я целую ее в висок и обнимаю за талию. — Мы трахались так сильно, что изменили погоду.

Ее низкий, хриплый смешок проникает прямо в мой член, и я говорю себе, что еще слишком рано для второго раунда, но мое либидо говорит об обратном.

— Не думаю, что снег имеет какое-то отношение к нашему сексу.

Я фыркаю.

— Наш секс? Мне это нравится.

Она покачивает своей задницей против моего стояка.

— Я это чувствую.

— Ш-ш-ш, не флиртуй с ней. Ей нужен отдых, чтобы как следует заняться с тобой любовью.

— Твой член — это она?

— Эй, твое сердце — это он. — Я пожимаю плечами. — А мой член умен, имеет высокие стандарты и всегда добивается своего. Определенно она.

— Ты совсем не похож ни на одного мужчину, которого я когда-либо знала.

— Знаю. — Я целую ее в висок. — Тебе повезло.

Девушка сильно зевает.

— Я люблю снег.

— Правда? Расскажи, что еще ты любишь.

— Хм…

— Давай, не сдерживайся. — Я кусаю ее за плечо, и девушка взвизгивает.

— Теплые носки. Хороший английский чай. Рей-Баны15. Толстовки. О, и я люблю любой десерт, который включает фрукты.

— Ха, и это все?

— Да… Эй! — Она смеется, когда я игриво щекочу ее ребра.

— Уверена, что больше ничего нет? Больше ничего, что ты любишь?

Ее смех становится громче, Габриэлла извивается и прижимается ко мне, что делает удивительные вещи с моим членом и моим воображением.

— Ладно, ладно… есть еще одно!

Я перестаю щекотать ее и жду.

— Я слушаю.

— Фрикадельки из… — Она смеется, когда я пальцами впиваюсь в ее ребра.

Габриэлла поворачивается ко мне, и весь этот смех прекращается, когда наши глаза встречаются. Затем мы врезаемся друг в друга — губы, бедра и ноги переплетены.

Прежде чем я снова проскальзываю в нее, девушка обхватывает мое лицо ладонями и говорит:

— Ты, Кингстон. Из всего, что люблю, тебя я люблю больше всего.

На этот раз я занимаюсь любовью с Габриэллой медленно, обдуманно и без малейшего беспокойства о том, где мне нужно быть утром — или на следующей неделе, если уж на то пошло.

Там, где мой мир когда-то был связан с успехом, деньгами или соответствием имени моей семьи, теперь он сконцентрирован в одном бьющемся сердце внутри этой женщины.

Теперь Габриэлла — мой мир.

И я планирую сделать ее своей навсегда.

Габриэлла

Мы с Кингстоном наконец-то заснули как раз на рассвете. Нагуляли аппетит в постели и закончили тем, что приготовили овсянку в три часа ночи. Завернувшись в одеяло, мы смотрели, как падает снег, и еще раз занялись любовью, прежде чем заснуть в объятиях друг друга.

Я планировала распаковывать вещи в своей квартире все выходные, так что мне некуда идти. Но, когда слышу, как в соседней комнате звонит телефон Кингстона, задаюсь вопросом, не опаздывает ли он куда-нибудь.

Я бужу его, осыпая поцелуями все его лицо. Прежде чем открыть глаза, парень улыбается.

— Эй, твой телефон звонит.

Он тянет меня вниз, на себя.

— Мне все равно. Спи.

Прижавшись щекой к его груди и слушая ровный ритм его сердца в моем ухе, я могла бы легко снова заснуть, но мне ненавистна мысль, что я могу быть причиной того, что парень пропускает что-то важное на работе.

— Разве ты не должен хотя бы проверить, кто пытается до тебя дозвониться?

Парень хмурится, как будто сама идея работы оскорбительна для его ушей.

Телефон звонит снова. Кингстон стонет.

— Я принесу его. — Я соскальзываю с кровати и