Адам тотчас поговорил с кучером Клары, а когда вернулся, она сидела на скамье возле выходившего в сад окна. Она уже сняла черную шляпку, и теперь полуденное солнце играло на медных прядях темно-каштановых волос.

Увидев Адама, Клара спросила:

– У тебя есть херес?

– Могу за ним послать, но в кабинете есть бренди.

– Пожалуй, бренди подойдет.

Достав из шкафа графин, Адам наполнил два стакана. Клара сделала глоток, задумалась, затем пожала плечами.

– Да-да, пожалуй, подойдет.

– Ты ездила сегодня с визитами?

– Почему ты так решил?

– Траурный наряд.

Опустив глаза, Клара взглянула на свое платье.

– Ездила к управляющему. От него я и узнала о земле. Слушай, я сейчас думала о том, что ты сказал относительно планов моего отца. Полагаю, ты еще мягко выразился… А вот моя бабушка, как видишь, изменила свое решение. Предположив, что ты предпочел меня Эмилии, она решила, что и такой вариант ей подойдет.

Поставив стакан на стол, Адам подошел к Кларе и опустился перед ней на колено. Ему хотелось сказать и даже поклясться, что он вовсе не думал о земле, когда начал ухаживать за Кларой. «Я увидел тебя – и сразу решил на тебе жениться» – вот что ему хотелось сказать. Но это было не совсем так, поэтому он проговорил:

– Принимая решение о браке, твоя бабушка менее всего думала об этом злосчастном клочке земли и старой вражде наших семей. Она знала, что у меня есть веские причины требовать ответа у вашего семейства. Не стану лгать и утверждать, что мой интерес к тебе не был связан со всеми вышеперечисленными обстоятельствами. Я возжелал тебя с самой первой встречи, но также я рассчитывал, что, узнав тебя получше, смогу наконец докопаться до истины.

– И твои расчеты оправдались?

– Отчасти. Хотя потом мои первоначальные намерения сошли на нет, – добавил Адам.

Клара пристально смотрела ему в глаза, пытаясь распознать ложь, но Адам рассчитывал на то, что она действительно уже неплохо его знала, и коснулся ее руки. Когда же она не воспротивилась, взял ее руку в свою и вновь заговорил:

– В Дрюсберроу ты спросила, смогу ли я все забыть и оставить прошлое в прошлом. Так вот: ради тебя – смогу и сделаю это, Клара.

Сжав его руку, она тихо сказала:

– Я настаивала на том, что ты должен рассказать мне все, но не уверена, что тебе этого хочется.

– Если я хочу покончить с прошлым, то тебе, пожалуй, нужно последовать моему примеру. Да и так ли важны детали, если мы решили перевернуть эту страницу?

Печально улыбнувшись, Клара еще крепче сжала руку Адама.

– Скажи: что ты читал, когда я вошла утром в ту комнату? Что ты узнал о наших отцах? Думаю, нам обоим нужно знать, что стоит между нами, если мы действительно хотим покончить с прошлым.

Адам некоторое время колебался. Сначала он хотел все отрицать, но потом подошел к столу, достал из ящика письмо и протянул его Кларе.

– Это написал покойный герцог Брентворт.

Клара быстро прочитала письмо. Затем вернулась к его началу и теперь – уже медленно – стала читать второй раз. Когда же она закончила, в ее глазах блестели слезы.

О, папа!.. Клара никак не могла поверить тому, что написал Брентворт. Чтобы ее отец зашел так далеко, пытаясь уничтожить человека… Ведь это все равно что держать в руке тот самый пистолет, из которого герцог выстрелил в себя.

Такого отца Клара никогда не знала. Не такой отец учил ее ездить верхом и часами находился с ней рядом после смерти матери. Не такой отец позволил ей стать такой, какой она хотела. Ее отец был щедрым, любящим и добрым, и не имел ничего общего с мстительным и жестоким незнакомцем, стремившимся добиться своего даже ценой жизни другого человека.

Душу Клары заполнило горе, такое же невыносимое, как тогда, после смерти отца. Оно стальными когтями сжимало ее сердце, но на этот раз все было гораздо хуже: ведь она не могла искать утешения в воспоминаниях, которым больше не доверяла.

Клара закрыла глаза и какое-то время сидела неподвижно. Письмо выскользнуло из ее пальцев и упало на колени – яркое пятно на фоне черного платья.

– Неудивительно, что ты выглядел таким грустным и потерянным в то утро, – проговорила она, наконец-то посмотрев на Адама. – Думаю, мне следует попросить у тебя прощения от его имени.

– Эта история не имеет к нам с тобой никакого отношения. И не будет иметь – ни сейчас, ни в будущем, – с уверенностью отвечал Адам. – Он указал на небольшую стопку бумаг на краю стола. – Ты сказала, что хочешь знать все. Кое-что тебе уже известно, но если хочешь знать больше, то на столе лежит мое письмо к матери, объясняющее все, в том числе и несколько оставшихся без ответа вопросов. Можешь прочитать его, если хочешь: сейчас или позже.

– Наверное, я так и сделаю. Потом. – Клара протянула к Адаму руку, а когда он подошел, усадила рядом с собой и спросила: – Так ты не лгал, когда написал, что любишь меня?

– Я безумно в тебя влюблен. И даже посвятил тебе поэму.

– Она хороша?

Адам рассмеялся.

– Ужасна.

– Но я все равно хочу ее прочитать.

– Она непременно тебя рассмешит.

– А мне кажется – заставит плакать. Мне еще никто не посвящал поэм.

– Ты просто не знаешь, сколько таких поэм хранится во многих лондонских домах.

Клара невольно улыбнулась. Взяв Адама за руку, поднесла ее к губам.

– А ты по-доброму описал меня в поэме?

– Я писал о том, как обожаю тебя.

– Даже мой рот описал?

– О, про твой рот есть ужасно скандальная строчка.

– Ах, так вот что это за поэма…

– Написанная с огромной любовью.

Клара придвинулась поближе к любимому.

– Разве ты не собираешься меня поцеловать?

– Но ведь ты написала, чтобы я не рассчитывал ни на какие поцелуи.

– Я имела в виду завтрашнюю встречу.

– Что ж, ладно. – Запустив пальцы в волосы Клары, Адам с величайшим удовольствием ее поцеловал, после чего заявил: – Идем быстрее наверх, пока в своем нетерпении я не решил воспользоваться ковром.

Адам говорил о нетерпении, хотя совсем не проявлял такового. Так, во всяком случае, показалось Кларе, когда он вел ее к постели, а потом раздевал. Он не проявил нетерпения и в тот момент, когда уложил ее на простыни и накрыл ее тело своим. Каждый его поцелуй и каждая ласка казались невыносимо долгими и неспешными. Адам шептал ей на ухо слова любви, даря неописуемое наслаждение. Сначала говорил по-английски, потом перешел на французский. И при этом он все ласкал ее и ласкал… Так продолжалось до тех пор, пока любовь и плотское удовольствие не стали единым целым, питаясь силой друг друга.