Мальчик опрокинул коробку с ягодами, и из нее на стол посыпалась ежевика, малина, голубика. Женщина отложила вязанье, чтобы вернуть ягоды в коробку.

Надо позвонить Энтони. Пусть знает, что на нее рассчитывать не стоит. Соблазнительно представлять, как она занимается вещами, которые, бывало, приносили такое удовлетворение, и тешить себя надеждой, что она была бы специалистом – даже лучшим, чем раньше. Со всем бы справилась. Так Кейт по привычке отвечала Крису, хотя он, в общем-то, провокационных заявлений не делал. Спорила она главным образом сама с собой.

Элизабет после смерти стали характеризовать не иначе как прекрасную мать, прекрасную жену, прекрасного друга. Стоит человеку умереть, как его тут же стараются отлить в своего рода памятник. Всю сложность и противоречивость натуры Элизабет мало-помалу сократили и свели к следующему: любящая, нежная мать; сама сердечность, истинная душа своего семейства; преданный член общества матерей, вдохновительница, рабочая лошадка. Насколько все это соответствовало действительности, значения не имело. Некоторые качества в процессе мемориализации преувеличивались, некоторые исчезали.

Никто пока, насколько знала Кейт, не сказал, что «Элизабет была творческой личностью, что она создала интересные работы, которые продавались здесь и там», пусть даже лишь несколько ее картин еще висели в чьем-то доме, купленные, вероятно, по дешевке несколько лет назад в маленькой галерее на А-авеню или в островной галерее. Никто не сказал, что «ее графика появлялась в рекламе того или иного журнала». Или что «она не только растила детей, но и много работала по ночам». Не это было ее главным достоинством и никогда не будет ее наследием. Быть может, Элизабет не надеялась, что другие поймут нюансы того, что она любила. Быть может, думала, что со временем станет меньше скучать по работе и живописи. Или, может, просто уверовала, что в конце дня важнее, кто, а не что ты есть.

Но порой, думала Кейт, то, что ты делаешь, неотделимо от того, кто ты. Возможно, Элизабет не поняла, что элементы своей жизни можно составлять воедино везде, где они сходятся, – терпеливо, в разных временных точках. Возможно, будь у нее больше времени, она поняла бы это. И, возможно, уже начала понимать.

Крис высадил ее у дома – принять душ – и поехал с детьми на рыбный рынок. Кейт вошла в бунгало, которое, как было заведено на острове, никогда не запиралось, и подумала, как странно будет вернуться в их дом с надежным двойным запором и сигнализацией. Впрочем, нет. Возвращение к привычному образу жизни пройдет легко и обыденно. Люди живучи и приспосабливаются ко всему. А что им остается?

Кейт включила душ и уже стащила майку через голову, когда в кухне зазвонил мобильный. Должно быть, Крис. Будет спрашивать, хочет она жесткую ракушку или молодь, мелких омаров или покрупнее.

Кейт взяла телефон перед четвертым звонком.

– Да? – сказала она, развязывая верх купальника и уже чувствуя во рту вкус моллюсков, маленьких и мясистых, политых маслом. Это будет прощальный пир.

– Кейт Спенсер? – Мужской голос, незнакомый.

– Да, а вы?..

– Я Майкл из Института «Аура».

Кейт приросла к месту, развязанный лифчик упал.

– Э… Здравствуйте.

– Я так понял, вы спрашивали об Элизабет Мартин. – Голос прозвучал так близко и почти интимно, что у нее возникло желание отнести трубку подальше и удерживать его на расстоянии. Она обхватила себя руками, прошла в ванную за полотенцем и выключила воду.

– Да. Она была моей подругой.

Он вздохнул.

– Вообще-то мы не обсуждаем наших гостей, но мне хотелось сказать, что я очень сожалею о вашей потере. Ужасное потрясение. Мы знали, что она была в том самолете. Надеюсь, семья получила наши соболезнования.

В иных обстоятельствах Кейт бы закатила глаза в ответ на это профессиональное сочувствие и подобающий случаю мягкий, вкрадчивый тон. «Скорбящий друг». Но насмешка, цинизм, осторожность – все отошло в сторону, когда он сказал «наших гостей». Он знал Элизабет. Это Майкл.

Он прочистил горло, вновь привлекая ее внимание к разговору.

– Мы послали цветы после поминовения. Мне не хотелось беспокоить семью телефонным звонком. Но мы были ужасно потрясены и опечалены. Я так надеялся поработать с Элизабет.

«Поработать». Кейт переваривала эту фразу.

– Да. Все были потрясены.

– Могу себе представить, каким тяжелым был для них этот год.

– Да, – коротко отозвалась она, пытаясь выиграть время и осознать то, что услышала. – Но муж Элизабет держится молодцом.

Последовала пауза, во время которой каждый ждал, что скажет другой.

– Я так понимаю, вы занимаетесь ее имуществом, – подсказал он. – Надеюсь, вы понимаете, конфиденциальность – одно из наших правил. Сожалею, что не могу ничем помочь.

– Да, я понимаю и ценю это, – откликнулась Элизабет, перенимая синтаксис секретарши. Она силилась придумать, как разговорить невидимого собеседника, как получить ответ на вопрос, не задавая его напрямую.

«Зачем она собиралась к вам?»

– Время было трудное, и есть некоторые детали… – Она замолчала, лихорадочно подыскивая слова, которые бы приличествовали ситуации. – Долги и кредиты, всякие денежные дела, с которыми семья не должна справляться одна. Я выступаю в качестве ее доверенного лица. – Это не было неправдой. Кейт нащупала опору. – Определенные суммы выплачивались авансом…

– А… – протянул он. – Вас беспокоит тот факт, что она полностью оплатила свое пребывание у нас, но не воспользовалась этим.

Осторожной манерой выражаться он напоминал ей Дейва; по крайней мере, того Дейва, каким он предстал этим летом. Но и телегеничная теплота никуда не делась, а интимный тон как бы намекал, что он знает, о чем она думает, и понимает ее.

Вот что он делает, напомнила она себе. Внушает уверенность, завоевывает доверие, облегчает души.

– Что ж, мисс… Спенсер? Рискуя предстать не в самом лучшем свете, вынужден напомнить о ее контракте. Уверен, вы знаете из бумаг, которые она оставила, что внесенная сумма возврату не подлежит. Приготовления делаются заблаговременно, заказываются комнаты, и она получила наши предварительные консультации.

– Понимаю.

– Это тяжело, я знаю. Мы – люди чуткие. Но природа нашего бизнеса – это бизнес жизни, а жизнь полна случайностей. – Опять это слово. – Учитывая природу нашего заведения, люди, обращающиеся к нам, весьма больны и… в общем, никаких гарантий нет.

Кейт помолчала; в ушах гулко стучало сердце.

– А Элизабет была нездорова. – Она проговорила это ровным голосом, каким констатируют факт. И, может быть, поэтому поверить в сказанное оказалось не так трудно.

– Это не совсем верно. И в любом случае наша роль не в том, чтобы оценивать физическое состояние или подменять методы традиционной медицины. Это не Место Последней Надежды.