– Эй, дети, боюсь, мы не можем остаться. Мы просто завезли маму! – крикнул Крис и поспешил перехватить детей, пока они не добежали до калитки на задний двор. Он положил руки на плечи своих двоих и развернул их назад к машине.

– Каким поездом рассчитываешь приехать? – спросил он у Кейт через плечо.

– Пока не знаю. – Она взглянула на Дейва. Он никак не дал понять, хочет ли, чтобы она осталась, или нет. Крис отметил, как она взглянула на Дейва, ее легкую заминку, и пошел к машине.

– У меня в кухне есть расписание поездов, – сказал Дейв. – «Амтрак» ходит через Стэмфорд довольно регулярно.

Кейт пошла к Крису и помогла усадить ворчащих детей.

– Я позвоню тебе, как только посмотрю расписание. Поможешь вытащить сундучок?

Дейв стоял неподалеку, опустив взгляд в землю. Если, услышав это, он и понял, что Кейт приехала вернуть дневники жены, то виду не подал. Некоторое время он смотрел в землю, потом вновь запустил мотор газонокосилки.

Пока Кейт усаживала сына и дочку, Крис открыл багажник. Пристегнув детей к креслам, она подошла к нему, и они вместе освободили сундучок из-под наваленных на него вещей. Потом она достала из своей сумки еще одну тетрадь. Утром, в последний раз обходя дом на острове, чтобы окончательно убедиться, что все в порядке и ничто не забыто, она обнаружила на подоконнике мансардного окна дневник с фотографией и даже подумала было забрать его домой и оставить себе. Пусть бы лежал в верхнем ящике комода вместе с письмом от женщины, критиковавшей Кейт за телешоу: улыбающаяся на солнце Элизабет, такая открытая и недооцененная.

Крис посмотрел на нее выжидающе. Кейт подняла крышку и положила тетрадь к остальным, после чего он вытащил сундучок из машины.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что согласился отвезти детей домой. За то, что даешь мне возможность закончить с этим делом.

Он стоял, держа сундучок обеими руками, слегка отклонившись назад для равновесия.

– Ну так заканчивай. – Он прошел мимо нее к дому.

Наклонившись к заднему окну, чтобы попрощаться с детьми, Кейт видела, как Крис открыл входную дверь и внес сундук в прихожую. Он поставил его на пол перед боковыми лампами, и через узкие стеклянные панели ей было видно, что выпрямился он не сразу. Потом, постояв секунду-другую, положил ладонь на сундучок, как скорбящий на гроб, и поднялся. Грудь у нее сдавило за них обоих; она отвернулась и перевела дыхание.

Входная дверь открылась и закрылась, Крис медленно спустился по ступенькам и направился к Дейву. Никто не хлопал никого по спине, обошлись без любезностей вроде «до скорого». Несколько слов, неопределенные пожелания на остаток лета. Крис отвел глаза, и Кейт увидела в них сочувствие и вместе с тем злость.

А может, и не будет больше ничего, может, вот так все и закончится, и две семьи пойдут дальше каждая своей дорогой. И, возможно, именно это предвидела Элизабет, когда оставляла дневники Кейт, выбрав читателя сочувствующего и близкого и зная, что она исчезнет из жизни Дейва в любом случае, независимо от того, что она решит сделать с дневниками. Вполне возможно, Элизабет даже предвидела напряжение, которое это вызовет, – между Кейт и Дейвом, между Кейт и Крисом – и решила, что это тоже не так уж плохо: непонятое сопереживание, малая доза одиночества.

Или все гораздо проще. Возможно, Элизабет после того, как она узнала свой диагноз, просто нужно было знать, что дневники будут в целости. Или даже еще проще. Кейт была для нее самым близким человеком.

Крис остановился перед ней, перекатывая ключи на ладони.

– Позвони, когда узнаешь про расписание. – Он посмотрел ей прямо в глаза, чего не делал с прошлого ужина.

Она пыталась прожить прошедший год на автомате, внушая себе, что ей все по плечу, что она все выдержит. Но сейчас, оглядываясь назад, поняла: система сработала не очень хорошо. Ничего непоправимого не произойдет, но потребуется немало времени и нервов. Ей придется открыто рассказать о страхах и опасностях, о случайности потери и о том, что в конечном итоге ничто не вечно. Он увидит, что она не такая сильная, какой казалась когда-то, и даже не совсем в себе. Вот тогда и станет ясно, сколь глубока его верность той, которая склонна все усложнять. Вот тогда он и станет обращаться с ней мягче.

Она почувствовала тошноту, будто съела что-то несвежее. Но выбирать не приходилось. Элизабет ошибалась в одном: поддержание собственной уверенности не защищает. От этого только тошнит.

– Еще раз спасибо. Ты – молодчина. – Считает она так или нет, Кейт и сама не была уверена, но чувствовала, что сказать это должна.

Крис покачал головой, показывая, что не очень-то верит такому заявлению, и сел в машину. Дети, вытянув назад шеи, помахали ей, но Крис не оглянулся.

Провожая их взглядом, Кейт вдруг подумала, что там, в машине, весь ее мир, все лучшее в нем, то, чем она дорожит больше всего на свете, и если с ними что-то случится, то пусть то же случится и с ней. Она стояла у тротуара, пока машина не свернула за угол и постепенно, окно за окном, от переднего бампера до заднего, не скрылась за забором.

Дейв остановился с газонокосилкой посреди двора и секунду-другую наблюдал за ней, потом двинулся дальше, вытянув руки и сосредоточившись на работе.

Детям надоело рисовать на дорожке, и они прыгали на своих рисунках, превращая их в цветной пепел. Теперь им хотелось играть в доме.

Она взглянула на Дейва в ожидании какого-нибудь сигнала – сколько еще он планирует косить, не хочет ли, чтобы она занялась детьми, когда будет обедать. Но он не смотрел в ее сторону.

Кейт взяла на руки Эмили и пошла по дорожке; Джона с Анной потянулись следом. Дейв продолжал выкашивать лужайку перед домом, ряд за рядом.

Кейт опустила Эмили на пол и встала посреди кухни. Она все еще не привыкла к тому, как теперь выглядела комната: столы завалены почтой, на полках для кулинарных книг – пластмассовые контейнеры и дешевая посуда. Рисунки под магнитами на дверце холодильника остались теми же, что и прошлым летом.

Джона и Анна посмотрели на нее выжидающе, потом сели за кухонный стол, усеянный незаконченными художественными проектами. Можно бы заняться обедом, но сейчас она была здесь гостьей. Вести себя так, как делала всегда (открывать шкафчики, изучать содержимое холодильника), она не могла, чтобы не показаться бесцеремонной. Может, высунуться за дверь и попытаться привлечь его внимание? «Если хочешь, я…» Нет. Он упомянул спагетти.

Кейт открыла один шкафчик, потом второй – где же томатная паста? Джона с Анной попросили по кружке воды – дорисовать свои акварели. Сидевшая на полу Эмили подняла на нее большие голубые глазенки, выглянув из-за кружки с носиком. Десять пальчиков вцепились в зеленые пластиковые ручки.

Едва Кейт начала разогревать на сковороде оливковое масло с толченым чесноком, как от запаха свело желудок. Ее аппетит редко реагировал на стресс. Она готовила почти в любых условиях, работала рядом с грубыми, бесцеремонными шефами и стоящими над душой невестами, а однажды коллега начисто отрезал себе палец, и тот лежал на разделочной доске, как кусок морковки. Но они уже давно не ссорились с Крисом. При мысли о том, что он может думать сейчас, и разговоре, ожидающем ее дома, у нее скручивало желудок.