съездить в Блумсберри, там обнаружена лужа крови. Парень, по всей видимости, самостоятельно добрался до больницы — вот тебе и разгадка.

Эмили тяжело вздохнула, но Эдмундс подумал, что ему самому придется заниматься делами куда более скучными.

— Волка видел? — спросила женщина.

— Он еще не пришел.

В проеме кухонной двери вырос Блейк. Поскольку его партнером теперь была Бакстер, он решил смахнуть с костюма несколько пылинок и причесаться.

— Готова? — спросил он.

— Иду, — ответила Эмили, вылила в раковину кофе и положила чашку на самый верх шаткой горки посуды.

Андреа нажала на телефоне кнопку отбоя и вышла из такси. Разговор с Волком — фоном для него на одном конце провода служил приглушенный рокот двигателя, а на другом гам толпы на оживленном проспекте, по которому в тот момент шагал детектив, — явно не сложился.

Она лишь хотела поговорить и убедиться, что с ним все в порядке. В редакции полным ходом шли приготовления ко дню, который станет последним в саге о Тряпичной кукле. На беду женщины, Волк был не в настроении с ней говорить.

Он набросился на нее, укоряя, что их канал раскрыл местопребывание прятавшегося в посольстве Форда, а ее саму необоснованно обвинил в том, что киллеру, когда по телевизору показали протест, стало проще манипулировать параноидальным, неуравновешенным сознанием Эндрю.

Журналистка безропотно слушала нотации бывшего мужа, хотя в его словах не было никакой логики, ведь так поступали все новостные каналы мира.

Когда она пригласила его на ужин, он попросил оставить его в покое и резко оборвал связь. Андреа сердилась на Билла за то, что он был таким мелочным и вечно критиковал ее во время последних бесед, вполне возможно, последних в их жизни, но ничего ему не говорила. По его тону можно было понять — мысль о том, что он может погибнуть и не проснуться утром в следующий вторник, ему даже в голову не приходила, и Андреа все чаще задумывалась, не пересек ли он хрупкую грань между оптимизмом и отрицанием.

Элайджа требовал как можно быстрее дать ответ по поводу новой должности и после их разговора занимал практически все ее мысли. Журналистка злилась, что никак не могла справиться с охватившими ее сомнениями и принять решение — либо взять расчет и уйти, прихватив с собой жалкие остатки морали и достоинства, либо принять предложение и получить должность, которая в любом случае вакантной не останется и достанется если не ей, то кому-то другому.

Этот вопрос они с Джеффри обсуждали накануне вечером, сидя в их маленьком, но ухоженном саду в лучах закатного солнца. Как всегда за все время их отношений, он не предпринимал ни малейших усилий, чтобы как-то на нее повлиять. Именно поэтому они так хорошо ладили друг с другом. Он уважал независимость Андреа, к которой женщина так привыкла в браке с Волком. Она решила проводить время с Джеффри, хотя на самом деле они никогда в этом не нуждались.

Джеффри следил за событиями вокруг Тряпичной куклы точно так же, как все остальные, но ни разу и бровью не повел, наблюдая сенсационный стиль ее репортажей и слушая беспочвенные предположения. Даже часы на экране, отсчитывавшие часы и минуты до смерти следующей жертвы, которые сама Андреа считала гротескным и позорным трюком, не вызывали его негодования. Он лишь один-единственный раз попросил ее соблюдать осторожность. Книжные полки, битком забитые военными мемуарами, приучили его к мысли, что в человеческой истории глашатаев всегда выбирали за их умение общаться с народом и быстро доносить до него мысли, а также с учетом того, насколько их легко заменить.

Джеффри терпеливо слушал, в саду становилось все холоднее, и в наступающих сумерках один за другим зажигались фонари. Он сказал, что если она согласится принять предложение Элайджи, то это решение будет продиктовано единственно амбициями. В деньгах они не нуждались, а Андреа и без того уже зарекомендовала себя талантливым, заслуживающим доверия репортером. Проницательный как всегда, он предложил ей поговорить с Волком, прекрасно зная, что мнение ее бывшего мужа — единственное, которое в этом вопросе для нее что-то да значит.

После неприятного утреннего разговора позиция детектива была ей предельно ясна.

Направляясь к столу Симмонса и Эдмундса, Финли искоса поглядывал на кабинет коммандера. Хрупкая, но ужасная женщина выглядела взволнованной и отчаянно жестикулировала, разговаривая с кем-то по телефону. Он присел на краешек стола, прямо на бумаги, над которыми работал Эдмундс.

— Что-то она нервничает, эта куколка, — сказал им Финли.

— Почему это? — спросил Симмонс.

Раньше все новости в отделе он узнавал первым, поэтому теперь ему было странно выуживать крохи информации и выслушивать сплетни.

— Билл, — пояснил Финли, — кто же еще. Он увел Эшли Локнел с охраняемой квартиры.

— Зачем?

— Позавтракать. А затем рассердился и ушел, оставив ее в кафе одну. Полицейские, которым было поручено ее охранять, накатали официальную жалобу. Теперь коммандер добивается, чтобы его отстранили от дела.

— Ну что ж, ей не остается ничего другого, кроме как смириться, — сказал Симмонс. — Чего он добивается?

Финли пожал плечами:

— Откуда мне знать, это же Билл! В офисе он сегодня вряд ли появится. Я как раз собираюсь поехать с ним встретиться. — Симмонс открыто наслаждался детской игрой в шпионов, которую они затеяли прямо под носом у начальства. — Если она спросит обо мне, скажете, что я поехал договариваться по поводу убежища для Эшли Локлен, — сказал Финли, — впрочем, это недалеко от истины.

— Мы тоже сейчас уйдем, — сказал Симмонс.

— Мы? — удивился Эдмундс. — Куда?

— В моем списке осталось четыре человека, — ответил тот, — один из них мертв, и мы поедем выяснять, кто именно.

Когда Симмонс и Эдмундс прибыли проверять третий по списку адрес, за ними по мостовой тянулся запах выпечки, свидетельствуя о том, что перед этим они подзаправились сосисками в тесте. С утра они заехали домой к стенографистке суда и выяснили, что в две тысячи двенадцатом году она скончалась от рака. Потом узнали, что Его Честь судья Тимоти Эррогейт с женой эмигрировали в Новую Зеландию. К счастью, у соседей был телефон их сына, которого они разбудили посреди ночи, чтобы узнать, что оба они живы и здоровы.

Когда они прошли мимо Брансвик-сквер-Гарденс и направились к ряду до боли похожих друг на друга таунхаусов на Лэнсдоун-Террас, из-за облака выглянуло солнце. Подойдя к двери, полицейские увидели, что она открыта. Эдмундс громко постучал, они переступили порог и оказались в