– Думаю, давай сразу последнее, – кивнул я.

Стас ухмыльнулся, но никак мой “выбор” не прокомментировал, проходя на кухню и приглашая следовать за ним.

Я и пошел, скинув пиджак в прихожей. Без задней мысли пошел. А потом сбился с шага, когда на кухне друга узрел… женщину. Симпатичную женщину, лет так сорока, с темным ежиком волос и доброй, открытой улыбкой. Она, стоя в длинном, явно Стаса халате, варила кофе в турке и приветливо улыбнулась при виде меня, чмокнув Рыбкина в губы. Абсолютно собственническим жестом женщины, которая знает, что что-то значит в жизни мужчины.

Интересно. По всему выходит, это точно не мимолетная знакомая. Все более чем серьезно. А насколько я знаю, после побега матери Влады, Рыбкин не особо охотно вписывался в отношения. Вдвойне интересно!

– Знакомься, Паш, это Степанида, – гордо задрал нос папа Влады. – Степа, а это Паша, друг мой хороший, – представил нас друг другу хозяин дома, а я, мягко говоря, впал в ступор. Степанида? Где-то я это имя уже слышал. Прищурился, нахмурив брови, лихорадочно вспоминая рассказа Влады, в котором, кажется, и фигурировало это имя.

– Павел, – протянул я руку, целуя протянутую изящную ладонь женщины. Галантным надо оставаться, даже пребывая в полнейшем шоке.

– Это не  тот ли, который «дядя Паша надзиратель»? – улыбнулась женщина, по-доброму подтрунивая.

– А вы не та ли Степанида Верескова,  первая учительница Влады? – не остался я в долгу.

Мы с женщиной обменялись понимающими взглядами и одновременно заулыбались.

Точно, она. Верескова Степанида. Влада как-то рассказывала мне, что благодаря поддержке и вере в нее этой женщины, Рыбкина и оказалась в Москве, а потом и в Париже. Вкратце, не помню дословно, но точно знаю, что эта женщина для моей Влады не последний человек.

– Вот это да, Рыбкин! – присвистнул я, – вот это новости! Вы как? Вместе? – махнул ладонью, переводя со Стаса на Степаниду.

– Ну, вроде как… да, – замялся Рыбкин. Мне кажется, или он сейчас засмущался?

– Не вроде как, а да, просто Стас ужасно боится сообщить эту новость Владе. Хотя я больше чем уверена, что наша Влада – девочка умная и будет только рада за нас.

– Поддерживаю, – поддакнул я, кивая. Все еще не в состоянии отойти от легкого шока. – Вот это да, конечно. Вот это вы даете! – разулыбался все-таки, не сдержавшись. Взъерошил волосы, посмеиваясь.

Ехал шокировать Стаса, а в итоге шокотерапию получил сам.

– Собственно, поэтому и хотел с тобой поговорить, – немного погодя, откашлявшись, сказал Стас. – Спросить совет и мнение твое. Как думаешь, как Влада к таким новостям отнесется? Что мы со Степой сошлись? Не сильно разозлится?

– Ну, судя по тому, что она… – начал и тут же прикусил язык, чуть не ляпнув “рассказала”. По легенде я про ее занятия фотографией не знал до ее отъезда, а после мы больше не встречались. Поэтому и про Степаниду знать я не должен, так же, как и про многие другие мелочи. А, следовательно, ответ на вопрос Рыбкина вытекает из моих новостей.

Я откашлялся, сдернул галстук, так как стало душно, и, спрятав его в карман брюк, посмотрел на Рыбкина старшего уже без тени улыбки:

– Собственно, тема моего разговора тоже касается твоей дочери, Стас.

Отец Влады сразу напрягся и подобрался, а Степанида удивленно заломила бровь, отключая плитку, на которой стояла турка.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил старый друг.

– Как посмотреть, – почесал я подбородок. – Но ничего смертельного точно.

– С Владой все хорошо?

– Более чем.

– Так, – махнул Рыбкин, – может, для начала по сто грамм? – пробасил Стас, видимо, почуяв, что новости у меня тоже ошеломительные будут.

– Нет, Стас. Давай я сначала скажу, а потом ты решишь, будем мы по “сто грамм” или уже нет. Сразу предупреждаю, никаких корыстных или, боже упаси, поверхностных намерений у меня нет. Все предельно серьезно. В идеале – раз и на всю жизнь.

– Жаров, какого лешего происходит?!

В кухне повисла тишина. Рыбкин со Степанидой смотрели на меня, я смотрел на них. Влада точно бы меня убила, узнай, что я поехал на разговор к ее отцу без нее, но я и так слишком долго прятал голову в песок. Ни до чего хорошего мое молчание не довело. Только мрак в разваливающейся по кусочкам жизни. И сейчас, стоя напротив отца Влады, я совершенно четко понимаю, что да, буду расстроен, если старый друг не примет такого “зятя”, как я. Но, положа руку на сердце, потерю друга я переживу, а вот потерю Влады нет. Объективно, Рыбкин перебесится, а я расставание с любимой женщиной не вынесу. Поэтому буду гребаным эгоистом!

– В общем, я сегодня буквально утром был в Париже, – начал я издалека.

– Так.

– У Влады.

– Ездил на выставку? – подозрительно прищурился Стас. Похоже, начинает догадываться, куда ветер дует?

– Именно. Я просто не мог ее пропустить. Так уж получилось.

– Мне ведь не понравится то, что я сейчас услышу, да, Жаров? – подобрался весь хозяин дома, сжимая руки в кулаки.

– Очень не понравится.

– Мальчики, – обеспокоенно попыталась достучаться до голоса разума Степанида. – Только без лишний и резких телодвижений.

Да уж, судя по тому, как сверлил меня своими глазищами Рыбкин старший… ох, не хотелось бы мордобоя. Давно мы из таких “развлечений” выросли. Но, похоже, придется вспомнить молодость.

Я закатал рукава рубашки и только потом сказал:

– Я люблю твою дочь, Рыбкин. А твоя дочь любит меня. Я планирую сделать ей предложение руки и сердца. И вариант у тебя только один: принять и понять, ибо я не отступлюсь.

Гробовая тишина.

Так вот какая она? Звенящая, мрачная, наэлектризованная до разряда молний между нами. Лицо Стаса побелело, посерело и, в конце концов, побагровело. Желваки ходуном заходили, а кулачищи сжались до хруста костяшек мысленно, похоже, на моей шее

– Что ты сейчас сказал? Я правильно тебя услышал?! Ты и моя дочь?! – взревел раненым бизоном Рыбкин. И да, мордобой неизбежен.

– Да, Стас. Совершенно правильно, – и глазом не моргнув, ровно, держа лицо, ответил я.

То, что произошло дальше, сложилось во всего одно стремительное мгновение.

– Стас… – прошептала Степанида, хватая отца Влады за руку. Но это не смогло его удержать от того, чтобы