Кроме того, он не мог пока однозначно сформулировать своё отношение к ситуации на Земле. Ну, пусть не на всей Земле, он всю Землю никогда и не видел, поскольку ранее наблюдал заграницу только в тенденциозных советских телехрониках (поездка в Болгарию — не в счёт), но в своей стране, бывшей своей стране, он успел кое-что заметить и, если не полностью понять, то как бы почувствовать «звериным чутьём охотника».

В стране произошли перемены, настолько масштабные, явные и значительные, что они полностью изменили то, что называлось когда-то «новой исторической общностью людей — советским народом». Может быть, перемены эти не поменяли в принципе коренную сущность народа, но явно вынесли на поверхность жизни всё, что годами скрывалось за безобразной лубочно-приторной вывеской «развитого социализма».

Лис также интуитивно чувствовал, что изменения произошли и во всём остальном мире — он успел узнать не то, чтобы много, но некоторую информацию сумел почерпнуть из прочитанных за вечер газет, журналов, просмотренных телепередач.

Эти изменения не могли не произойти, если перестал существовать Советский Союз, рухнул биполярный мир противостояния капитализма и социализма, стремительно набирали силу многие государства, роль которых ещё полвека назад в глобальной политике вообще никто и не думал учитывать. И Лис смутно, но понял, что на смену идеологической борьбе, о которой взахлёб разглагольствовали ортодоксальные политологи в СССР, начинает всё яснее выступать борьба наций, религий и рас. Лису, например, было ясно, что уже сейчас на южных границах России катастрофически ощущается давление исламских фундаменталистов при полном попустительстве руководства страны, бесстрастно наблюдающего за началом конца великой некогда империи.

А, в общем, может быть и не настолько уж бесстрастно: многие газетные публикации пестрели сообщениями, что уровень коррупции среди высших эшелонов власти в стране достиг критического уровня. США должны быть довольны — противостояние выиграно без единого выстрела! Хотя что ещё ждёт сами США?

Лис вспомнил рожи парней, вылезших из джипа на стоянке. Уж чего-чего, а следов патриотизма на них явно не было. Пусть исламисты тащат сюда наркотики и травят молодёжь — какая разница, если и мы, скажем, можем на этом заработать?

Крушение империи, гибель России… Лис вспомнил, как издевалась коммунистическая пропаганда над высказываниями русских интеллигентов и философов, не принявших Октябрьскую революцию, точнее — переворот, и голосивших, например, как А.Блок: «А это кто? Длинные волосы и говорит вполголоса: «Предатели, погибла Россия!» Должно быть писатель, вития…»

«Посмотрите, посмотрите господа кликуши!» — билась в радостно-восторженной истерике советская пропаганда. — «Страна не только не погибла, а спустя всего столько-то лет подняла промышленность (какой ценой?), построила то-то, и то-то, и то-то, даже запустила ракеты в космос! Страна не погибла! Как ошибались те, кто пророчил упадок, как ошибался, например, великий фантаст Герберт Уэллс, назвавший Ленина «кремлёвским мечтателем»!»

В том-то беда великих империй состоит в том, что они, как огромное дерево, не умирают мгновенно. Сначала идёт невидимый глазу процесс, затрагивающий корни, нарушается питание ствола, гибнет невидимый снаружи камбий. Затем распад неумолимо выходит наружу: отмирают отдельные листья, сохнут ветви, опадает струпьями кора. На этом фоне возможны некоторые отчаянные всполохи жизни, не желающей признавать смерть, в виде иногда пробивающихся новых побегов на отмирающих пнях, но это не возрождение, а судороги агонии.

Сколько лет агонизировал Египет, а Персия, а тот же Рим? Не сразу ведь, не одно столетие. И не является ли падение неизбежным уделом всех империй?

Как он ни старался себя уверить, что дела земные ему абсолютно безразличны, Лис почему-то не мог смириться, что его страна катится к своему закату, если не в пропасть. Он заявлял, что самым большим его желанием было не допустить, чтобы на Земле восторжествовали шаровики, но сейчас ему хотелось ещё чего-то. Шаровики были чем-то наносным, чуждым. Что-то было не так на самой Земле, и хотелось понять — что же не так? А если понять, то, возможно, исправить. Очередная утопия?

Лис понимал, что это невозможно ему тут что-то исправить в этом смысле, что надо быстрее освобождать друзей и сматываться в такой казавшийся сейчас благоустроенным и уже привычным мир Терпа, но что-то мешало ему думать только так. Он ещё не признавался сам себе, но где-то в глубине души, на самом краю сознания, ощущал, что забыть Землю не сможет, особенно, после того, что узнал.

Не сможет он найти покой и забвение в красивой жизни, и в опасных, щекочущих нервы приключениях на гранях искусственного мира, когда знает, что за невидимой гранью пространства лежит задыхающаяся от проблем политики и выхлопных газов зелёно-голубая планета, со всеми её таким, казалось, ненужными и неважными для него глупыми проблемами. Планета, с которой можно полететь к настоящим звёздам, планета, которая могла бы так хорошо жить без политиков, религиозных фанатиков и личностей, полагающих, что главнее всего на свете власть, деньги и подобострастное преклонение толпы.

Но нельзя быть богом, которого нет, нельзя придти к миллионам людей и дать им счастье, которое для каждого из этих миллионов своё. Ничего из этого не выйдет: утопию можно описать пером и словами, но делами создать её невозможно…

Лис потряс головой — не те мысли, не в то время. Меньше сентиментальных рассуждений, больше трезвого расчёта: на войне как на войне!

Однако, пытаясь просчитать свои действия, Лис столкнулся с определённым неудобством. Сейчас самая главная сиюминутная сложность для него заключалась конечно не в политической ситуации и положении в его бывшей стране, а в том, что все годы странствий по граням в мире Терпа, он действовал как одиночка. В самых сложных ситуациях он привык полагаться только на себя и отвечать только за себя лично, за одну свою жизнь. Конечно, иногда бывало трудно, и даже очень трудно, и помощь и поддержка своей команды ох как требовалась. Но в действиях одинокого волка, точнее — «лиса», были и свои неоспоримые преимущества. Над тобой никогда не висела ответственность за своих людей, тебя никто не мог припереть к стенке, шантажируя захваченными в плен друзьями, и это одиночество давало полную свободу действий и делало его страшным, непредсказуемым и малоуязвимым врагом для тех, кто становился у него на пути с недобрыми намерениями. А когда от твоих действий зависит, например, жизнь любимой…

М-да, любимой… Лис поймал себя на мысли, что в данной ситуации он только сейчас понял, какую роль для него во всём этом играет жизнь Монры.

Монра, Монра, женщина-мечта. Именно такая, какую он не то, чтобы искал, но, видимо, подсознательно хотел встретить всю жизнь: романтично-авантюрно красивая, смелая, сильная, сексуальная, любящая… Относительно любви, естественно, были вопросы…

Может ли женщина, прожившая около двух тысяч лет, вообще любить, впрочем, как и мужчина на её месте? Владельцы собственных, хотя и «портативных», вселенных с неограниченной властью, если не над миллионами, то уж над сотнями тысяч человеческих особей, живущие жизнью божественных существ, вознесённых над простыми смертными — вот кем, в сущности, являлись эти мелкие осколки цивилизации Творцов. Любые мыслимые смертному желания, особенно в области удовлетворения плотских потребностей, а таковые за долгие-долгие годы становятся всё изощрённее и изощрённее, десятки тысяч любовников и любовниц, как людей, так и, возможно, самых разных существ, выведенных техникой генной инженерии, и тысячи оргий, через которые неизбежно пройдёт подобный владелец собственного мира за свою жизнь, вряд ли могут способствовать возникновению стойкой привязанности к кому-то одному.