— Давай, расскажи ему все! — крикнула Осп. — Скажи ему то, что ты мне говорил! Выкладывай всю историю!

— Какую еще историю? — вмешался Эрленд.

— Гудлауг попросил меня доставить ему маленькое удовольствие, перед тем как он пойдет на елку, — признался Рейнир. — Он сказал, что времени немного, но у него есть деньги и он хорошо заплатит. И вот когда мы начали, появилась старуха и набросилась на нас.

— Старуха?

— Да.

— Что за старуха?

— Она помешала нам.

— Скажи ему, кто это был! — услышал Эрленд голос Осп за своей спиной.

— О какой еще старухе ты толкуешь?

— Мы забыли запереть дверь, потому что торопились. И вдруг дверь открылась, и она набросилась на нас.

— Кто?

— Я не знаю кто. Какая-то тетка.

— И что произошло?

— Не знаю. Я смылся. Она стала орать на него, и я дал деру.

— Почему ты сразу не рассказал нам?

— Я стараюсь не встречаться с легавыми. За мной гоняются разные типы, и если они пронюхают, что я якшаюсь с полицией, подумают, что я сболтнул чего-нибудь, и проучат меня за это.

— Кто была эта женщина, которая вам помешала? Как она выглядела?

— Я не очень хорошо рассмотрел ее. Торопился. Гудлауг совершенно растерялся. Оттолкнул меня, закричал и съежился, как будто до смерти испугался. До смерти!

— Что он выкрикнул?

— Стеффи.

— Что?!

— Стеффи. Это единственное, что я услышал. Он назвал ее Стеффи, и она его напугала до смерти.

Она стояла у двери его номера, спиной к нему. Эрленд остановился и смотрел на нее некоторое время. Она сильно изменилась с того дня, когда он впервые увидел ее, стремительно входящую в отель с инвалидной коляской. Теперь это была просто унылая, уставшая, одинокая, стареющая женщина, которая всю жизнь прожила со своим калекой-отцом. По непонятным ему причинам эта женщина пришла в отель и убила своего брата.

Словно почувствовав его появление, она резко повернулась и встретилась с ним глазами. По ее лицу Эрленд не мог понять, о чем она думает. Он только знал, что именно эту женщину искал с того момента, когда вошел в отель и увидел Деда Мороза, сидящего в луже собственной крови.

Стефания спокойно стояла у двери и молчала, пока Эрленд не подошел к ней.

— Я должна сообщить вам еще кое-что, — проговорила она. — Вдруг это как-то поможет.

Эрленд решил, что она пришла к нему из-за неудавшейся истории с подругой, так как убедилась, что деваться некуда и пора рассказать ему правду. Он открыл перед ней дверь. Она прошла в номер и встала у окна, глядя на падающий снег.

— А говорили, что снега на Рождество не будет, — заметила она.

— Вас когда-нибудь называли Стеффи? — спросил Эрленд.

— Когда я была маленькой, — ответила она, продолжая смотреть в окно.

— Брат звал вас Стеффи?

— Да, всегда. А я называла его Гулли. Почему вы спрашиваете об этом?

— Что вы делали в отеле за пять дней до убийства вашего брата?

Стефания не отвечала.

— Я знала, что не стоит вас обманывать.

— Зачем вы приходили?

— По поводу его пластинок. Мы считали, что тоже имеем на них право. Мы знали, что у него их много, практически весь тираж, который не удалось продать в свое время, и хотели получить часть суммы, если бы он собрался их продать.

— Каким образом он получил все эти пластинки?

— Отец скупил их и хранил в нашем коттедже в Портовом Фьорде, и когда Гудлауг сбежал из дому, он прихватил ящики с собой. Брат считал, что пластинки принадлежат только ему и никому больше.

— Откуда вы узнали, что он собирается их продать?

Стефания замялась.

— Я соврала насчет Генри Уопшота, — объявила она. — Я с ним немного знакома. Очень поверхностно, но мне следовало рассказать о нем сразу. Он вам не говорил, что встречался с нами?

— Нет, — ответил Эрленд. — У него проблем по горло. Есть ли хоть немного правды в том, что вы мне тогда рассказывали?

Стефания ничего не ответила.

— Почему я должен верить вашим словам теперь?

Женщина молча смотрела, как снег ложится на землю, погруженная в свои мысли, словно вспоминала свою давно ушедшую жизнь, в которой не было лжи и все было правдиво и чисто, как только что выпавший снег.

— Стефания? — позвал Эрленд.

— Они поссорились не из-за музыки, — вдруг сказала она. — Когда папа упал с лестницы. Это произошло не из-за музыки. Вот последняя и самая большая ложь.

— Вы говорите о том, что произошло на лестничной площадке?

— Вы знаете, как дети обзывали его в школе? Какое у него было прозвище?

— Кажется, догадываюсь, — подтвердил Эрленд.

— Они называли его «маленькая принцесса».

— Потому что он пел в хоре, был неженкой и…

— Нет, они видели его в маминых платьях, — оборвала его Стефания.

Она отвернулась от окна.

— Это началось после маминой смерти. Он ужасно тосковал по ней, особенно после того, как перестал петь и стал обыкновенным мальчиком с заурядным голосом. Папа не знал, что происходило, но я видела. Когда папы не было дома, он надевал мамины украшения и иногда наряжался в ее платья, вертелся перед зеркалом и даже красился. И однажды летом проходившие мимо дома мальчишки засекли его. Некоторые были из его класса. Они подсматривали через окно гостиной. Они так иногда делали, потому что считали нас странными. Мальчишки начали смеяться. После этого в школе к нему стали относиться как к законченному кретину. Ребята прозвали его «маленькой принцессой».

Стефания помолчала.

— Я думала, что ему просто не хватало мамы, — продолжила она, — что все эти переодевания в ее наряды и украшения были своего рода способом ощутить ее близость. У меня и мысли не возникало, что у него… противоестественные потребности. Это выяснилось позже.

— Противоестественные потребности? — переспросил Эрленд. — Вы смотрите на это таким образом? Проблема в том, что ваш брат был гомосексуалистом? И вы не могли простить ему этого? По этой причине вы оборвали всякие отношения с ним на многие годы?

— Он был еще довольно юн, когда отец застукал его за не поддающимися описанию действиями в компании сверстника. Я знала, что Гулли со своим приятелем находились в его комнате, но думала, что они готовят вместе уроки. Отец вернулся неожиданно и стал что-то искать, вошел к нему в спальню, и перед ним открылся весь этот ужас. Он не захотел ничего мне рассказывать. Когда я прибежала, парень сбегал по лестнице вниз со спущенными брюками, а папа и Гулли вышли в коридор и кричали друг на друга. Я видела, как Гулли грубо пихнул отца. Папа потерял равновесие, покатился вниз по лестнице и с тех пор больше никогда не вставал на ноги.