министр-президент Пруссии Отто Браун, но голосование показало, что он боролся за безнадежное дело. Партийное руководство не пожелало испытывать на прочность свой союз с бывшими независимыми социал-демократами, из которых большинство в отличие от Гильфердинга наотрез отклоняли сотрудничество с близкой к промышленным кругам ДФП.

В этот же день Йозеф Вирт, согласно договоренности с центристскими партиями, подал в отставку со своего поста рейхсканцлера. Его преемником рейхспрезидент Эберт назначил 22 ноября 1922 г. беспартийного генерального директора пароходной линии Гамбург— Америка и бывшего тайного правительственного советника Вильгельма Куно, католика, родившегося в 1876 г. в тюрингском Зуле, который политически занимал место существенно правее центра. Эберт надеялся, что такой опытный экономический эксперт во главе кабинета сумеет крепче привязать немецкое предпринимательство к республиканскому государству и произвести хорошее впечатление на заграницу. С этой точки зрения политическая позиция Куно выглядела выигрышной.

Новый рейхсканцлер возглавил кабинет, в который кроме него самого вошли еще четыре беспартийных министра: профессиональный дипломат и министр иностранных дел Фредерик фон Розенберг, бывший бургомистр Эссена и министр продовольствия Ганс Лютер, бывший генерал-квартирмейстер Вильгельм Грёнер, который уже возглавлял в кабинетах Ференбаха и Вирта министерство транспорта, и, наконец, министр государственных имуществ Генрих Альберт, который с февраля 1919 по май 1921 г. был статс-секретарем рейхсканцелярии. Остальные министры были членами Центра, БФП, ДДП и ДФП. Ни одно из правительств Веймарской республики не напоминало в такой степени чиновничье правительство монархических времен, как министерская команда Куно. И еще никогда ранее выбор кандидатуры рейхсканцлера не зависел в такой степени от решения рейхспрезидента, как в ноябре 1922 г. С некоторой долей преувеличения буржуазное правительство меньшинства Куно можно назвать первым, хотя еще и скрытым, президентским кабинетом Веймарской республики. Тот факт, что дело дошло до возврата к временам авторитарного государства, объясняется не только ошибкой Эберта. Причина находилась глубже — в несостоятельности социал-демократии, собственно государственной партии республики. Руководствуясь заботой о сохранении партийного единства, она отказалась от парламентского пути разрешения кризиса и тем самым сделала возможным президентский вариант{183}.

Глава VIII

Катастрофа, которой удалось избежать

Правительственная декларация, которую Вильгельм Куно огласил в рейхстаге 24 ноября 1922 г., демонстрировала преемственность государственной политики. В первую очередь это относилось к внешнеполитической сфере: новый канцлер безусловно встал на почву ноты от 13 ноября, в которой правительство Вирта впервые изложило союзникам конкретные немецкие предложения, направленные на решение репарационной проблемы. Это выступление в поддержку политики предыдущего правительства было призвано навести мосты между кабинетом Куно и социал-демократией, поскольку именно от нее зависела судьба нового правительства. Кабинет меньшинства Куно не мог себе позволить опору только на немецких националистов уже по внешнеполитическим соображениям, а значит, был зависим от поддержки самой большой фракции рейхстага, лидировавшей со значительным отрывом. Невзирая на это, многочисленные бывшие независимые социал-демократы настаивали на безусловно оппозиционном курсе партии в отношении правительства Куно. Если бы социал-демократы стали придерживаться этой линии, то они неизбежно и с полным основанием превратились бы в объект упреков в том, что они ведут политику обструкции и превращают Германию в страну без руля и ветрил. Большинство в СДПГ осознавало эту опасность и в результате ожесточенных дебатов смогло настоять на своем. 25 ноября фракция СДПГ поддержала предложение ДДП, согласно которому рейхстаг лишь «принимал к сведению» правительственную декларацию, но при этом недвусмысленно выражал свое согласие с тем, что правительство стремится основывать свою политику на положениях ноты от 13 ноября 1922 г. Вынеся, хотя и с оговорками, этот вотум доверия, социал-демократы стали оказывать поддержку самому «правому» из всех существовавших до сего момента правительств Веймарской республики{184}.

Первым из союзных правительств, отреагировавших на немецкую репарационную ноту и декларацию Куно, стал французский кабинет.

27 ноября согласно распоряжению Пуанкаре было опубликовано официальное заявление, решительно отклонявшее немецкое требование о предоставлении трех-четырехгодичного моратория на все выплаты и материальные поставки и угрожавшее ответными действиями в виде оккупации двух третей территории Рурской области, включая Бохум и Эссен. Британское правительство, во главе которого с конца октября 1922 г. стоял представитель партии консерваторов Эндрю Бонар Лоу, расценивало такого рода санкции как авантюрные и довело свое мнение до сведения Парижа. Что касается правительства рейха, то новый премьер-министр Великобритании заявил ему, что немецкие предложения не содержат вариантов удовлетворительного выхода из репарационного кризиса. Но прежде, чем по поводу немецкого предложения о введении моратория было принято окончательное решение, из-за сравнительно маловажного вопроса произошла эскалация конфликта. 2 декабря имперское правительство запросило союзников о продлении до 1 апреля 1923 г. срока поставок леса, который согласно Версальскому договору истекал в конце 1922 г. В ответ комиссия по репарациям 26 декабря констатировала «лицемерие» со стороны Германии при выполнении обязательств по поставке пиломатериалов и телеграфных столбов, заслуживающее наказания. Против этого решения выступил только представитель Великобритании. Тем самым было создано юридическое обоснование для введения союзных войск в Рурскую область.

Немецкие просрочки платежей восходили ко времени предыдущего кабинета и хорошо укладывались в девиз, провозглашенный Виртом 16 августа 1922 г. и повторенный Куно в его правительственном заявлении: «Сначала хлеб, репарации — потом!» Принимая во внимание полную занятость населения, сохранявшуюся в Германии до осени 1922 г., обязательства по поставкам древесины и угля могли выполняться немецкой стороной без всяких проблем при наличии соответствующей политической воли. Но и Вирт, и его преемники намеревались дать понять союзникам, что границы немецких возможностей уже достигнуты и, таким образом, невыполнение поставок преследовало прежде всего политическую цель.

С другой стороны, для Пуанкаре все немецкие проступки были только предлогом для достижения своих скрытых целей. Решение оккупировать Рурскую область созрело у него еще летом 1922 г. и его нельзя адекватно объяснить без влияния шока от Рапалло. Германосоветский договор убедил французского премьера в том, что Германия ведет работу по подрыву послевоенного порядка. К тому же он был убежден, что Версальский договор ни в коей мере не ослабил немецкую экономическую мощь на длительную перспективу, скорее, напротив, у рейнско-вестфальской промышленности оставалась возможность причинить Франции тяжелый экономический ущерб, бойкотировав поставки железной руды из Лотарингии. В обоих случаях оккупация Рурской области должна была выступить действенным средством. Если бы Франции удалось поставить под свой контроль важнейшую промышленную область Германии с ее большими запасами угля, она могла надеяться достичь того, в чем ей было отказано англосаксами в 1919 г.: отделения Рейнской области от Германии. Если бы это случилось, Франция окончательно обезопасила бы себя от западного соседа и одновременно получила бы залог сохранения своего господствующего положения на европейском континенте.

Незадолго до конца 1922 г. из Америки поступил сигнал, который, как казалось, открывал