намерен свергнуть конституционное правительство в Берлине так же, как это сделал Муссолини своим «маршем на Рим» в октябре 1922 г. Как и в Италии, в Германии имелись предпринимательские круги, спонсировавшие воинствующий антимарксизм, что давало повод социал-демократам и коммунистам объявить фашистов в целом и национал-социалистов в особенности вспомогательными войсками капиталистов.

Основную массу своих приверженцев национал-социалисты рекрутировали из «мелкобуржуазной» среды, из числа ремесленников и самостоятельных торговцев, служащих и чиновников. Но ни от социал-демократов, ни от коммунистов не укрылось то, что демагогические лозунги НСДАП были также обращены к рабочим, прежде всего к тем из них, кто трудился на малых и средних заводах, в сельском хозяйстве и на государственных предприятиях и едва ли был организационно охвачен профсоюзами. Борьба за Рур давала национал-социалистической агитации уникальный шанс, и ни одна из политических сил Германии не смогла сравниться с национал-социалистами в том, как умело они смогли перенести оскорбленное чувство национального достоинства с внешнего врага на врага внутреннего. То обстоятельство, что партия Гитлера была в конце 1922 г. запрещена в Пруссии, Саксонии и Тюрингии, а решением государственного суда в Лейпциге от 15 марта 1923 г. и во всем рейхе, за исключением Баварии, значительно замедлило ее рост. Но успехи, достигнутые ею в Баварии, были настолько серьезными, что у левых к началу 1923 г. были уже все основания квалифицировать НСДАП как особенно опасную форму контрреволюции{189}.

Немецкие коммунисты на вторжение союзных войск в Рурскую область ответили призывом: «Бей Пуанкаре и Куно на Руре и на Шпрее!» Французские капиталисты ни на йоту не лучше немецких, а штыки французских солдат также остры, как штыки рейхсвера, — так разъяснял ЦК КПГ этот призыв к ведению войны на два фронта. Решительная оппозиция в отношении кабинета Куно, на тот момент самого близкого к предпринимателям правительства Веймарской республики, была для коммунистов само собой разумеющейся. Но на первом плане в следующие недели для коммунистов оказалось все же противостояние иноземной оккупации. Партийное руководство во главе с Генрихом Брандлером и Августом Тальгеймером, учитывая интересы официально образованного в декабре 1922 г. СССР, должно было проводить однозначно «антиимпериалистическую» политику, направленную против Франции. Для Советского Союза, как сокращенно именовалось новое государственное образование, не было более опасной внешнеполитической ситуации, чем сближение Германии и стран Запада. Если бы немецкая буржуазия выступила против Франции, то она против своей воли временно стала бы играть «внешне объективно революционную роль», — писал в середине февраля в газете «Ди Интернационале» главный теоретик КПГ Тальгеймер. Невысказанный Тальгеймером вывод из этого был следующим: КПГ не должна была нападать на буржуазию со спины, но должна была подтолкнуть ее на путь сопротивления Франции.

Для крайне левого крыла КПГ линия Брандлера — Тальгеймера-ЦК была примером политики классового сотрудничества, т. е. целиком и полностью порочной. Нолевые радикалы во главе с интеллектуалами Рут Фишер и Аркадием Масловым (на деле их звали Эльфрида Эйслер и Исаак Чемеринский), которые вместе руководили берлинской окружной организацией партии, а также гамбургским портовым рабочим Эрнстом Тельманом, противопоставляли себя партийному руководству также и по другим вопросам. В свою очередь, руководство КПГ в соответствии с решениями IV конгресса Коминтерна ноября 1922 г. расценивало временный союз коммунистов и социал-демократов как единственное средство, способное в настоящее время воспрепятствовать превращению правительства Куно в открытую диктатуру крупной буржуазии и, тем самым, возникновению политической системы по образцу фашистской Италии. Крайне левые, напротив, отклоняли любую форму «единого фронта сверху», а уж тем более — «рабочее правительство» из представителей СДПГ и КПГ. Противоречия между партийными лидерами и оппозицией настолько обострились весной 1923 г., что был вынужден вмешаться ИККИ. Последний признал в целом правоту руководства КПГ, но одновременно рекомендовал ему теснее сотрудничать с крайними левыми. Вслед за этим ЦК КПГ в середине мая 1923 г. выбрал Рут Фишер и Аркадия Маслова в руководство партии. Тем самым внутрипартийный конфликт не был исчерпан, но, по крайней мере, нейтрализован на первое время. В отношениях с внешним миром КПГ до некоторой степени вновь выступала сплоченной силой.

В ходе внутриполитического спора о рабочем правительстве речь шла не только о теоретической возможности. Первый практический шаг в этом направлении был сделан в Саксонии весной 1923 г. 4 мая, спустя пять месяцев после последних выборов в ландтаг, конференция саксонской организации СДПГ, вопреки воле местного комитета партии и берлинского руководства, приняла решение отказаться от ведения переговоров о заключении коалиции с ДДП и вместо этого начать консультации с коммунистами, чтобы найти выход из затяжного правительственного кризиса. Две недели спустя, 18 марта, СДПГ и КПГ пришли к соглашению о принятии программы из четырех пунктов чисто социалистического правительства, поддерживаемого коммунистами. Наиболее важные положения затрагивали создание пролетарских полувоенных организаций для сопротивления угрозе фашизма и образование контрольных комитетов для борьбы с ростовщичеством, которые должны были избираться общими собраниями предприятий или членов профсоюзов. 21 марта 1923 г. голосами СДПГ и КПГ министром-президентом Саксонии был избран бывший министр юстиции и социал-демократ Эрих Цейгнер.

Тем самым тактика единого фронта КПГ знаменовалась первым большим успехом, и временами казалось, что аналогичное соглашение между левыми партиями будет заключено также и в Тюрингии. Здесь СДПГ и КПГ вступили в мае 1923 г. в переговоры об образовании правительственной коалиции и пришли к соглашению о создании отрядов республиканской самообороны для отражения фашистской опасности. Но 26 мая социал-демократы прервали переговоры, заявив, что требования, которыми КПГ обусловила свое вступление в правительство, приведут к фактическому самоотречению СДПГ от власти и поэтому являются неприемлемыми.

Решение саксонских социал-демократов о союзе с коммунистами поставило руководство СДПГ в тяжелую ситуацию. У него не было иной возможности воспрепятствовать левому курсу дрезденских товарищей, кроме как расценить политику саксонской организации СДПГ наносящей вред всей партии. Не могло быть никаких сомнений в долгосрочных намерениях, которые коммунисты преследовали своей тактикой единого фронта: они заключались в подготовке революционного переворота. Если социал-демократы выступали рука об руку с коммунистами, то их неизбежно должно было затянуть в пучину прогрессирующего радикализма и рано или поздно они оказались бы в состоянии конфликта с конституциями рейха и федеральных земель. Эту опасность нельзя было недооценивать. Неотвратимо наступил бы момент, которого только и ждали правые радикалы: применение государственной силы в борьбе против рабочего движения. Таким образом, социал-демократы, вступив в единый фронт с коммунистами, вместо ослабления фашизма добились бы обратного эффекта: поляризации общества, из которой крайне правые смогли бы извлечь большую пользу{190}.

В любом случае процесс медленной депарламентаризации, который Германия переживала весной 1923 г., играл на руку правым. 23 февраля рейхстаг голосами буржуазных партий и СДПГ принял «чрезвычайный закон»,