этажа. Сдрейфит – платишь ты, но уже пять.

– Идет, – коротко бросил Толик, застегивая куртку. – Одевайся, – велел он мне, – на улице холодрыга.

Мне вдруг стало отчаянно смешно. Он заботится обо мне, переживает, как бы я не замерзла, а через десять минут заставит рисковать жизнью. Губы мои задергались, точно к ним привязали невидимые ниточки и тащили за них, изо рта вырвался странный, клокочущий звук.

– Глянь, – испуганно пробормотал стоящий рядом Гога, – она еще и ржет. Во безбашенная!

– Может, ей сто грамм дать, для храбрости? – жалостливо предложил Муромец.

– Можно, – согласился Толстяк. Откуда-то возникла полная до краев стопка, мне силой разжали рот и влили в горло горькую, обжигающую жидкость.

– Ну вот, теперь и вовсе не страшно, – улыбнулся Толик.

Муромец накинул мне на плечи пальто, Гога и Толстяк взяли меня под руки и вывели на лестничную площадку.

Я больше не сопротивлялась, послушно переставляла ноги, в голове клубился туман, тело стало безвольным, будто тряпичным.

Мною овладело равнодушие. Я с трудом залезла в салон машины, к которой меня подвели, втиснувшись между Толиком и Муромцем, Толстяк сел за руль, а Гога рядом с ним.

– Будешь подсказывать, куда ехать, – приказал Толику Толстяк.

– Пока прямо, потом направо, – проговорил тот и погладил меня по плечу. Я резким движением сбросила его руку.

– Не злись, Василек, – шепнул мне Толик на ухо, – подумай, какие бабки: три штуки всего за пять минут. Я бы на твоем месте сто раз спрыгнул и купил себе домик на Канарах.

– Покойникам не нужны виллы на островах, – громко сказала я.

Толстяк спереди обернулся.

– Ты смотри, как она заговорила! – Он уважительно причмокнул губами и, крутанув руль, вывернул на шоссе. – Куда теперь?

– Снова прямо. Уже близко, вот за тем домом поворот налево.

Мы проехали метров двести, свернули в темный переулок и остановились у щербатого деревянного забора. В глубине огороженной территории угадывались очертания строительного крана. Больше ничего различить было невозможно: вокруг не работал ни один фонарь.

– Ну и темнота здесь, как у негра в заднице, – выругался Гога, едва не споткнувшись о какую-то железяку, валяющуюся под ногами.

– Тут вход-то есть? – скептически поинтересовался Толстяк. – Или нам через забор придется лезть?

– Есть дыра в заборе, чуть левее, – сказал Толик и, ухватив меня за локоть, повлек за собой. Остальные, сопя и чертыхаясь, двигались следом.

Скоро в заборе показалось зияющее отверстие.

– Лезь, – велел Толик и нагнул мою голову.

Я переступила через какие-то доски и оказалась почти по щиколотку в жидкой глине.

– Осторожней, – предупредил Толик наших спутников, – здесь грязно.

– Где дом? – спросил Толстяк, с трудом пропихнув тучное тело через небольшое отверстие.

– Вон. – Толик указал в сторону темнеющего неровным силуэтом здания. Крыши у здания не было, голые бетонные плиты торчали квадратными зубцами, такие же гигантские зубцы, подобно плавникам, опоясывали дом с одного из боков. Я догадалась, что это бывшие балконы.

– Там вокруг песок, – произнес Толик негромко, так, чтобы его услышала только я. – Много песка. Упадешь, как на батут. Ничего не будет.

Мне захотелось с силой треснуть его по лицу, так, чтобы остался здоровенный синяк и не проходил недели две.

Мы подошли к дому, по покрытым бетонным крошевом ступеням поднялись на последний этаж. Было чудно и дико стоять на полу и не видеть над собой потолка – только небо, сине-черное, беззвездное, с жалким молочно-бежевым серпиком луны.

– Вон там балкон. – Толик кивнул на чернеющий в стене проем. – Выходи и прыгай. В случае чего, если вдруг не сумеешь подняться, жди – мы спустимся и поможем тебе. Ясно?

– Ясно.

Я поочередно оглядела всех четверых. Лица их в темноте были почти неразличимы, однако я заметила усмешку на губах Толстяка.

Чиркнула зажигалка, крошечной, огненной точкой замаячила сигарета, за ней другая.

Я повернулась и двинулась к зияющей, черной пустоте. Шаг, еще шаг.

Я надеялась, что Толик сейчас окликнет меня. В который раз в своей жизни надеялась на его снисхождение, где-то в самой глубине души лелея тайную мысль, что он все-таки любит меня. По-своему, как когда-то сказал Игнат, но любит, жалеет, не сможет вот так, запросто, послать на смертельный риск, обречь на жуткую боль в переломанных руках и ногах.

Однако Толик молчал, как всегда, убеждая меня в том, что мои надежды – лишь пустые и бесплодные иллюзии.

Я поравнялась с тем местом, где раньше была дверь, переступила через низкий порог и вышла на балкон, вернее, то, что от него осталось.

Мне показалось, что плита сильно накренена, и если я сделаю еще хотя бы шаг, то просто-напросто покачусь с нее, как с горки.

Я замерла, крепко держась рукой за выемку в стене.

– Ну что ты? – тихо окликнул сзади Толик. – Давай.

Внезапно я ощутила страх, такой дикий и всепоглощающий, что пьяное равнодушие и оцепенение слетели без следа. Меня затрясло, будто я схватилась пальцами за оголенный провод.

Что угодно, только не это! Не это! Я даже представить себе не могла, что приближусь к краю плиты, гляну вниз, в пустоту. А о том, чтобы спрыгнуть… Нет, нет, об этом не может быть и речи! Я все равно не сделаю этого, даже если благодаря мне Толик влетит на сто тысяч баксов!

– …Василек, ты уснула? – произнес Толик недовольно.

– Я… б-боюсь, – проговорила я, стуча зубами.

– Вечно ты всего боишься, – ворчливо заметил он, и я услышала мягкие шаги. Через пару секунд в проеме показалась его голова. – Ну и что тут страшного? – Толик вышел на плиту, сделал пару шагов к ее краю и остановился, улыбаясь. – Давай же! – Он поманил меня пальцем, словно приглашая к себе в объятия.

– Н-не могу! – Я замотала головой. – Н-не могу. Я разобьюсь.

– Глупости. – Он изо всех старался не потерять выдержку и говорить как можно мягче. – Не бойся. Иди сюда.

– Плита наклонилась. Я съеду вниз.

– Но я же не съехал!

Из комнаты послышался приглушенный смех. Они ржали, эти твари, им было весело, даже румяному бугаю Муромцу, которого я считала наиболее человечным из всех!

– Василек! – Голос Толика сделался жестче. – Я сказал, иди ко мне.

Я с трудом оторвала ладонь от стены – казалось, пальцы приклеились к холодному и грязному бетону. На негнущихся ногах я сделала пару шагов навстречу Толику. Он протянул мне руку, и я схватилась за нее, как утопающий за соломинку.

– Вот так, умница. – Он наклонился и поцеловал меня в губы. – Теперь иди одна.

Меня вдруг посетила спасительная мысль: если закрыть глаза, будет не так страшно. Я изо всех сил зажмурилась и хотела двинуться дальше, но не