– Шуйлер!

Он уже прошел мимо. Услышав мой оклик, оборачивается, прослеживает направление моего взгляда. Увидев дверь в земле, произносит себе под нос ругательство и громко выдыхает.

Это просто выражение эмоций – дышать мертвецам не обязательно.

Я начинаю извлекать Азот из ножен и уже наполовину вытащила – серебряное лезвие и изумрудная рукоять блестят под луной, – когда Шуйлер протягивает руку и останавливает меня.

– Не надо, – говорит он. – Разбей скрижаль, но ничего больше им не делай – только в случае крайней нужды. Ты ведь уже убила им стражника. Не нужно предоставлять проклятию лишний шанс овладеть тобой.

– Ладно. – Я убираю меч обратно в ножны. – Я не знаю, какую форму она примет… потом. Сделаю изнутри все, что смогу, но если у меня не получится, бей ее снаружи.

Шуйлер кивает.

– И не ходи за мной, пока я тебя не позову, – продолжаю я. – Если услышишь, что я ору, – не обращай внимания. Это… входит в программу. А если придут ловить тебя… то есть нас – не жди меня, беги.

Я подхожу к двери, наклоняюсь, берусь за тяжелое железное кольцо и тяну. Дергаю раз, другой. На третьей попытке дверь с треском поднимается. Деревянные ступени ведут вниз, к другой двери, которая лишь после страха, после магии, после иллюзии и после смерти предстанет Тринадцатой Скрижалью.

Упираясь ладонями в испещренную щелями доску, я распахиваю эту дверь. Сперва узкий просвет, потом он ширится, визг петель сменяется тишиной. В лицо бьет струя затхлого воздуха, запах из моих кошмаров. А дальше – сырое, темное ничто. Я пролезаю туда, задержавшись на секунду, чтобы оглянуться на Шуйлера. Снова темная тень мелькает в его ярко-синих глазах.

– Будь осторожна, – шепчет он.

Дверь захлопывается сама, и я погружаюсь в темноту. Почти сразу мир кренится, меня швыряет на спину. Я встаю, прямая как столб, стараясь оставаться неподвижной, руки опущены, сжаты в кулаки. И жду, что сверху посыплется земля, считаю удары сердца. Один. Пять. Десять. Ладони потеют, дыхание слишком тяжелое, слишком частое. Но ничего не происходит.

Я вижу какое-то мельтешение, бледное, желтоватое, словно где-то вдалеке горит свеча. Оно становится ярче, и я вижу, что уже нахожусь не в гробнице – в туннеле. И иду в сторону этого света, но медленно. Успеваю сделать не больше десяти шагов, когда слышу настолько громкий звук, что не могу не вздрогнуть. Громовые удары, будто распаленный яростью кулак лупит в деревянную дверь. Сняв с портупеи кинжал, иду дальше.

Грохот не смолкает, кулак бьет снова и снова. Треск ломаемого дерева, тяжелый топот сапог через порог. Чей-то возглас. Потом вопль.

Тело реагирует раньше головы, и я бросаюсь бежать на звук. Оступаюсь в темноте, налетаю на стены, падаю на колени, снова встаю. Иду на крики, пока свет не становится ярче, а земля подо мной – тверже. Посмотрев вниз, вижу под слоем грунта нечетко проступающие пятна белого и черного. Впереди дверь. Я врываюсь в нее – и оказываюсь посреди вестибюля дома Гумберта.

Черно-белые шахматные полы грязны и выщерблены, картины со стен содраны. На люстрах паутина, хрустальные вазы разбиты. Разбиты и ромбические панели окон. Я делаю осторожный шаг вперед, потом другой. Под ногами хрустит стекло.

Сердце начинает биться чаще. Я ведь знаю, что это иллюзия. Ведь иллюзия же? Это не может быть домом Гумберта. Он за много миль отсюда, а я здесь. У Блэквелла. Пытаюсь вспомнить голос Файфер, чтобы сказал мне, что это иллюзия. Но все, что связано с моей ведьмочкой, случилось давно и далеко отсюда. А вот это – сейчас и здесь.

И ощущается самой что ни на есть реальностью.

– Эй, кто-нибудь? – кричу я. – Гумберт?

Проверяю гостиную, потом столовую. Там царит разгром: столы перевернуты, стулья валяются на полу, шторы сорваны с окон. Я отступаю, отступаю в коридор и спотыкаюсь обо что-то. Истрепанная холщовая сумка Джона.

– Джон?

Бросаюсь вверх по лестнице, в спальни. Повсюду разорванная одежда: красивые платья Файфер, темно-зеленый кафтан Джона и даже уродливый арлекинский камзол Джорджа.

– Джордж? Файфер?

Я зову их по именам и слышу в своем голосе страх. Снова бегу вниз, в библиотеку. Дверь сорвана с петель. Внутри темно. Но я и так знаю: и там разгром. Сквозь дыры в разбитом стеклянном потолке врывается холодный ветер, треплет страницы книг, сваленных на полу незажженными кострами – только поджечь. В лунном свете едва видно сваленное дерево: серые ветви разбросаны по залу, как кости на кладбище, созданные мною листья кружатся в воздушных вихрях. С минуту я стою в темной разгромленной библиотеке, стараясь справиться с растущим страхом. Изо всех сил пытаюсь вспомнить, что говорила Файфер об иллюзиях. Иллюзия делает страх реальным? Или же страх делает реальной иллюзию? И каким целям служит эта иллюзия? Она должна показать мне мой страх, но я не знаю, чего боюсь. Пока еще не знаю.

Я выхожу в вестибюль. Но вместо шахматного коридора, которым пришла, вижу нечто иное. Грязные каменные полы, сбитые в угол дорожки, такие же, как раньше, разбитые окна – на сей раз цветного стекла. В одном из осколков можно разглядеть хвост змеи, неустойчиво повисший на раме.

– Николас!

Я пробегаю по дому, как только что пробегала по владению Гумберта. Гостиная. Столовая. Спальни. Все разгромлено, как и у Гумберта. Кухня. Выглядит той же, какой я в последний раз ее видела: котлы, сковородки, ножи, продукты – все разметано в вихре хаоса.

– Гастингс!

Никто не отзывается. Дом безмолвен.

Я медленно оборачиваюсь, озираюсь, дыхание прерывистое, руки и ноги немеют от ужаса. Что это все значит? Не знаю. Знаю лишь, что надо выбраться отсюда. Вновь бегу в вестибюль, толкаю тяжелую входную дверь.

И застываю на месте.

Я стою на краю людной площади и вижу, как палачи зажигают костры. Они окружили узкие деревянные помосты, высоко держат горящие факелы. А на помостах, цепями прикованные к столбам, обложенные снизу хворостом, стоят Джон, Файфер, Джордж и Николас.

Меня шатает, я едва не теряю сознание от ужаса. Но не успевают еще палачи поднести факелы к хворосту, как я ору, проталкиваюсь через многолюдную толпу, стараясь как можно скорее добраться к ним. Я снова и снова зову их по именам, но они меня не слышат.

Устремляюсь к помостам, но стражники хватают меня и бросают наземь. Я барахтаюсь, пытаясь встать, но они прижимают меня к земле, а я вся изошла в крике и слишком слаба, чтобы отбиваться. Но мне нужно пробиться туда, к ним, спасти их, пока не стало поздно, но кошмарное действо уже завершено: пламя ухает и взмывает клубами жара и дыма, огонь проглатывает их, и мои друзья исчезают навеки.

Я кое-как встаю на ноги и проталкиваюсь сквозь толпу, на улицу. И бегу изо всех сил. Не знаю куда, просто подальше от всего этого, от дыма и огня, от криков и смерти. Наконец я добегаю до безлюдного переулка и падаю у чьей-то двери, дрожа и плача в неизбывном ужасе.