— Зоя, прошу тебя, прошу, не надо, не делай этого…

— Ты убил всех тех девушек, Франсуа… Ты убил их здесь, у этого фонтана. Почему же… Почему же тебе так трудно сделать это еще раз? Сделать это для меня! Ты же говоришь, что любишь… Почему ты глух! Ведь я прошу тебя, умоляю: просто проткни ножом, как других. Почему ты не можешь?

— Потому что ты живая! — разозлился Мелек, и его голос сорвался на крик. Вера ухмыльнулась: тут бы любой вышел из себя. — Те, другие… они были не живые, все вокруг — не живые! Я убивал их, потому что не видел в их глазах тепла, они были пусты, будто глазницы черепа. Они изначально были мертвецами. Что мне было делать в этом пластмассовом мире, в котором даже моя мать оказалась ненастоящей?! Только ты одна попалась живая…

Он сделал к ней еще шаг и поднял руки над головой, чтобы его не застрелили стоявшие позади оперативники BRI.

— Пожалуйста, брось нож.

Вера услышала, как Кристоф тихо дает команду стрелять. Если Мелек опять захватит ее в заложницы, снайпер не сможет его снять.

Эмиль топтался рядом с комиссаром. Вера заметила, что он был в разных кедах — на левой ноге белый, на правой — черный. Нет, красный! «Он же ранен, — вспомнила она, — его ударили мечом, кед пропитан кровью. Он переступал, оставляя на песке темный след, и вокруг их было множество. Он терял кровь, пока его сестра разыгрывала из себя истеричку!» Вера разозлилась.

В этом типе личности заложен один любопытный аспект — «истерики» не могут без истерики, это их кислород. Способ самовыражения. Но ведь надо знать меру: не вызывать же для сцен боевое спецподразделение уголовного отдела и окружного комиссара, даже если это твой родственник!

Мелек уже не знал, как ее остановить. Он достиг той кондиции, когда душа наизнанку.

— Что ты просишь меня? — кричал он едва не с яростью. — Ты таких, как я, ненавидишь. Я ведь чудовище! Убивал тех девочек… прокалывал их насквозь, как бабочек, водил за собой, пока они не падали бездыханные, и смотрел, смотрел, смотрел, как медленно сходит с их лиц краска, угасают глаза… Тогда я и тебя бы убил! По полгода работал как проклятый, покупал отрезы парчи и шелка, собирал по клочку их наряды, а потом снимал дорогой номер в отеле… Что ты просишь меня? Сделать то же самое с тобой? Ты не понимаешь! Как я смогу осквернить твое тело? Ты живая! Это же будет убийство! Брось нож, черт возьми!

Он кинулся к ней, и снайпер сбил его с ног одним бесшумным выстрелом.

Мелек, резко вскинув руки и хватаясь за воздух, плашмя упал на живот. Зоя с криком выронила нож и бросилась к нему. В шаге от него она замерла, прижимая руки ко рту, а потом обессиленно рухнула на колени.

— Франсуа, любимый… — Она с усилием перевернула его на спину. Снайпер угодил в икроножную мышцу. Мелеку было до умопомрачения больно, он еще не осознал, что произошло, и лежал на спине, уставившись широко распахнутыми глазами в небо.

— Ты будешь жить, — шептала Зоя, целуя его лицо, — тебя вылечат, все, что ты сейчас сказал, будет учтено в суде. Я люблю тебя, слышишь? Прослежу, чтобы с тобой хорошо обращались… Я буду с тобой, буду приходить к тебе. Слышишь, Франсуа? Любимый… Посмотри на меня! Прости, пожалуйста, что пришлось так поступить… Я буду с тобой, до конца. Я ведь, правда… люблю тебя, ты мне очень, очень дорог…

Она стояла на коленях, как Мадонна, в своем окровавленном белом платье, гладила его изувеченное ожогами и перепачканное в крови лицо. Он наконец очнулся, мотнул головой, оглушенный, заморгал. Она сжимала его руку, целовала ладонь.

Внезапно трогательная сцена оборвалась.

Зоя распрямилась, ее искаженное слезами лицо разгладилось, рот поджался — собранная, волевая, со сжатыми кулаками. Она глянула на свой голый живот, попыталась оттереть ладонью кровавые пятна, нагнулась к Мелеку и почему-то стала обшаривать его брюки. Она сорвала с заднего кармана пуговицу и бросила ее подбежавшему Эмилю. Три оперативника перевернули Мелека на живот, заломили руки за спину и щелкнули наручниками на запястьях.

Зоя невозмутимо отошла, спокойно подняла с песка выроненный нож и сунула в голенище высокого ботинка. Вера видела, что она избегала смотреть в сторону Мелека, ее лицо было ужасающе сосредоточенным.

— С ума сошла! — налетел на нее Эмиль. — Ты когда его вычислила?

— В тот день, когда давала тебе его профиль. — Она опять посмотрела на свой живот и совершенно будничным движением попыталась свести порванное платье. Не верилось, что минуту назад она трогательно рыдала над поверженным возлюбленным, покрывая поцелуями его ладонь. Вера в недоумении уставилась на сестру своего шефа, которая оказалась весьма темной лошадкой.

— Все сошлось, как разбитая ваза, — объяснила Зоя. — Я думала, ты тоже догадался. Он следил за мной в Лувре, ни одной экскурсии ни пропускал.

— Зоя, это самоволие тебе с рук не сойдет! — подошел к ним Кристоф. Он был так бледен, что даже шрам под ухом стал совершенно незаметным. У него дрожали руки! Он пытался зацепить большие пальцы за ремень, совал руки в карманы брюк, но никак не мог их успокоить.

— А что мне оставалось делать? Вы упустили его в квартире! — пожала плечами Зоя.

— А еще раньше? Какого черта ты не следишь за своим телефоном!

— Да Мелек украл его у меня! Но что я должна была сказать: ой, простите, операция отменяется, маньяк украл у меня телефон? — скривила она свой красивый рот, необычно бледный без привычной красной помады.

Эмиль перевел тяжелый взгляд на дядю.

— Операция? Вы договорились, что ли?

— Это была просьба Зои. Она уже два месяца с ним спала… Взять его могла только она.

— А ты знал! — Эмиль скрежетнул зубами.

— В этот раз я тебя опередила, братец. — Зоя расплылась в улыбке, но потом протянула к нему руки. — Ну иди сюда, прости… Простишь?

Он отвернулся, а она повисла на его шее.

Вера стояла с открытым ртом. Вот тебе и истеричка! Это все было частью операции?

— Как ты могла знать, что он придет ко мне? — самолюбие Эмиля было не просто уязвлено — растоптано. И кем? Собственной сестрой, которая оказалась лучшим сыщиком и агентом, чем он.

— Я не знала, я вшила ему жучок в карман. Мне повезло, что он сбежал в этих брюках после того, как обрядил Тьерри в платье. Мы собирались брать его в